Корейцы на Колыме

О корейцах на Колыме писали нечасто, тем более что история их появления в отдаленном северо–восточном районе России не изучалась. Лишь однажды геолог Ю.Ф.  Нехорошков  опубликовал статью – версию о пребывании корейцев на Колыме ,  в которой он сообщал о странной находке его коллегой, начальником  Колымской ГРП (ТОО «Геопоиск» О.Зайцевой. Летом 1997 года она изучала  правый берег реки Колымы, ниже Дебинского моста, где обнаружила камень с непонятными знаками. По рассказам местных жителей  он лежал на берегу реки довольно давно. Знаки были выбиты на плоской стороне камня. Изображения их были довольно нечеткими, поэтому геолог предварительно  смочила камень водой, дала возможность камню подсохнуть, и, выждав момент, когда влага осталась только в углублениях, сделала несколько фотоснимков, один из которых передала Ю.Ф. Нехорошкову. То, что на снимке были изображены иероглифы, ему было ясно с первого взгляда. Но чьи они? Юрий Федорович показал фотографии специалистам японского языка, и они определили, что иероглифы корейского происхождения, скорее всего обозначающие чье-то имя. Работники магаданского ресторана корейской кухни «Ариран» объяснили, что иероглифы  обозначают мужское имя  типа «Сомгун», а старейший работник Охотскрыбвода Констинтин Де предложил, что на камне написано женское имя «Чин сун». По его рассказам на Колыме после второй мировой войны находилось несколько сот заключенных корейских студентов, осужденных за восстание. Возможно, кто – то из них выбил на камне имя любимой девушки… Так родилась легенда, но конкретного ответа не нашлось.


По разным причинам прибывали на Колыму и Охотское побережье жители одной из Тихоокеанской страны — корейцы, участвуя в освоении природных богатств северной территории России. Сравнительно недавно (2009 г.Д.Р.)  дальневосточный историк  С.Ю. Врадий познакомил коллег с недавно найденным им уникальным документом:  «Картой земель России», составленной после посещения Южно – Уссурийского края в 80-е годы Х1Х столетия посланцами корейского правителя Коджона. В ней помимо графического изображения местности присутствует текст, выполненный на древнекитайском языке с описанием районов Приморья, где проживали корейцы, также указаны дислокация русской пехоты, пограничных охранных отрядов, кавалерии, описаны артиллерийские фортификационные сооружения. По мнению С.Ю. Врадий, карта принадлежит к числу неисследованных документов, освещающих ранний этап русско – корейских  отношений, историю корейской иммиграции в Россию. Не исключено, что интерес корейских  властей в ХIХ веке распространялся и на северные территории Дальнего Востока, в частности к бассейну реки Амур и ко всему Охотскому побережью. Некоторые корейцы приезжали в бухту Нагаева и ближайшие поселки побережья, где работали, как правило, на рыбных помыслах акционерного Камчатского общества (АКО). Так на засольных участках Ольского района в 1924 году трудилось 60 российских сезонных рабочих и 120 рабочих из Японии и Кореи. Одновременно рыбодобычей в прибрежных водах Охотоморья занималось 450 оседлых местных жителей. Нам известно о корейских национальных старательских артелях, разыскивающих и добывающих россыпное золото вдоль побережья Охотского моря от Охотска до Гижиги в 20-30 — х годах прошлого ХХ века. Возможно, от того времени осталась на карте бухты Нагаева название Корейского ключа вблизи торгового порта. Работали они и на первых приисках Колымы в районе Среднекана в 1928 году. Жили подолгу, появлялись семьи, рождались дети. Интересно, что в первом пионерском отряде Олы (1928) среди детей в красных галстуках были эвены, русские, один украинец и три корейца. Они активно участвовали в общественной жизни села, помогая комсомольцам обучать односельчан грамоте в избе – читальне, выступали с номерами художественной самодея- тельности, выпускали стенгазеты, следили за чистотой и порядком в жилищах и общественных зданиях.

С 1932 года на Колыму через бухту Нагаева стали доставлять этапы заключенных исправительно – трудовых лагерей и ссыльных, они составляли основную рабочую силу государственного треста «Дальстрой», призванного добывать здесь, главным образом,  золото, строить автодорогу к приискам. Это было время начала массовых политических процессов  в СССР, когда всюду искали «врагов народа», мешающих строить социализм.

Согласно Постановлению Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) от 21.08.37 г. № 142. 326сс было выслано 173 тысячи корейцев с Дальнего Востока в Казахстан и Узбекистан. В пункте 2 этого совместного постановления подчеркивалось: «К выселению  приступить немедленно и закончить к 1.01.1938 г…». И только через полвека постановлением Верховного Совета РФ от  01.09.43 г. № 4721-1 российские корейцы были реабилитированы. В этом документе сообщалось: «Признать незаконные аресты, принятые, начиная с 1937 г., в отношении  российских корейцев  и послужившие основанием для политических репрессий против них: насильственное выселение из мест прежнего проживания на территории России, установления режима  спец- поселения, привлечения к принудительному труду в условиях ограничения свобод…».

По сообщению начальника УИН Министерства юстиции по Магаданской области с 1932 по 1940 годы в распоряжение Управления Северо – Восточных лагерей ОГПУ-НКВД СССР (УСВИТЛ) доставили 356 тысяч заключенных, к 1953 году осталось 145,7 тысяч человек. И это без учета ссыльно-поселенцев, доставляемых на Колыму и Чукотку под надзор местных органов НКВД. По официальным данным  на 1 января 1938 года в ИТЛ страны находилось 154 129 человек, осужденных только по политическим мотивам, точнее за контрреволюционную деятельность по 10 пункту 58-й статьи УК РСФСР. По другим данным, но тоже к этому времени в лагерях и колониях содержалось 185 324 человека. Из них 2743 человека были иностранными подданными. Содержались эти граждане и на Колыме.  Судя по составленной в июле 1938 года В.М.Сперанским, начальником УНКВД по Дальстрою, «Справке по делу вскрытой на Колыме антисоветской, шпионской, террористическо – повстанческой, вредительской организации» было арестовано «врагов народа»,  из числа вольнонаемных работников Дальстроя, 285 человек.  В том числе оказались служители религиозного культа, среди которых был один кореец.  Но кто им был, требуется уточнить. Историк А.С. Навасардов, не конкретизируя,  сообщает, что в период с 1932 по 1939 гг. на территории Магаданской области было расстреляно и реабилитировано 6639 человек, из них 25 корейцев. Если на 1 января 1940 года общее количество заключенных ГУЛАГа по стране  составило 1 300 000 человек, не считая ссыльных, в том числе 767 553 русских, 179951 украинцев, 45623 белорусов, 20 820 евреев, 4034 китайца, то 2707 корейцев – представляли  сравнительно небольшую числен- ность жертв тоталитарного режима. Но ведь каждый из них  имел свою судьбу, свою семью и определял свою роль в жизни, если бы не познакомился с советскими карательными  органами…

Собственно,  магаданцы  и в 1945 году были связаны с Кореей. Шла к концу вторая мировая война. СССР, выполняя союзнический долг, вступил в войну против милитаристской Японии, освобождая Маньчжурию, Китай, Корею от захватчиков. Экипаж парохода «Дальстрой», приписанный к порту Нагаева, в сентябре  принял непосредственное участие в боевых операциях в корейском порту Сейсин, доставляя туда десант советских войск, технику, вооружение. Не смотря на пробоину,  полученную во время обстрела, экипаж боевую задачу выполнил. Ряд моряков «Дальстроя» тогда получил ордена и медали СССР, денежные премии.

Часть корейцев, особенно  после 1945 года, была доставлена на Колыму в качестве заключенных и ссыльно – поселенцев, становясь подне- вольными работниками Дальстроя, занятыми, в основном, в горной промышленности Колымы, оставаясь при этом  гражданами Кореи. Чтобы оценить трагедию  представителей   корейского народа на Севере Дальнего Востока  России в ХХ веке,  необходимо ознакомиться с рядом документов, исторических публикаций, связанных с пребыванием корейцев в России, в том числе в период существования тоталитарного режима Сталина в СССР.

Яркими свидетельствами пережитого несколькими поколениями корейцев являются  их воспоминания, не менее важные источники недавнего прошлого. В фондах Магаданского областного краеведческого музея хранятся воспоминания одного из первых строителей Магадана В.И.Субботина. Он прибыл в поселок Нагаево в июне 1932 года. Его свидетельство достоверно. «С самых первых дней  приезда мне пришлось работать с заключенными, так как на берегу моря у меня была «бесконвойная командировка». Жили в бараках, стены которого засыпали опилками  и утепляли мхом, спали на нарах. В каждом бараке, а их было пять, проживало человек сорок – пятьдесят. У входа стояла железная печка, обычно сделанная из бочки от бензина. Все заключенные были разбиты на бригады. На выполнение работы выдавался наряд с указанием ее объема, стоимости и времени выполнения. Если норма выполнялась на сто процентов, то в пользу заключенного начислялось десять процентов. За каждый процент выполнения сверх нормы в пользу заключенного начислялось девяносто процентов, а десять других шли на содержание лагеря… Если давалась двойная норма, то заключенный получал сто процентов стоимости произведенной работы. Сама работа учитывалась ежедневно, так как от ее выполнения зависело питание. Главное, что выдавалось,  это был хлеб, выпекаемый местной пекарней, поэтому его количество составляло довольно приличную норму – восемьсот граммов в день. Так как человек сорок из моей командировки являлись корейцами (разрядка наша.  Д.Р.), то я им разрешил «добывать» дополнительное питание: ловить рыбу, собирать ракушки и морскую капусту.  Остальные заключенные, забайкальские казаки, осужденные за восстание во время коллективизации, кроме всего прочего, заваривали ветки стланика, и мы пили тягучую, горькую жидкость, очень хорошо помогавшую от цинги»,- вспоминал ветеран Колымы.

В фонде архивных личных дел спецпоселенцев и ссыльнопоселенцев Магаданского УВД, состоящего из 50023 дел, имеется справка, сообщающая о количестве таких лиц:, в частности, «Лица, направленные в ссылку на посе- ление в соответствии с Указом ПВС СССР от 21.02.48 г. и за совершение уголовных преступлений.-21108 дел, в т.ч. по политическим мотивам-1605/363ж; за совершение уголовных преступлений – 1313/105 ж», где буква «ж» означала число женщин. Среди них были представители  87 национальностей СССР, в том числе: корейцы – 52 чел. В периодической печати Магаданской области печатались списки осужденных по политическим мотивам и посмертно реабилитированных, в отношении которых смертный приговор приведен в исполнение на террито- рии Магаданской области, а так же были опубликованы списки ссыльно – поселенцев и спецпоселенцев, в частности в газетах: «Рекламная газета», «Колымский курьер», «Вечерний Магадан», сборниках документальных очерков «За нами придут корабли» (Магадан,1999), В.Мета, В. Диденко. Жертвы Колымы. Магадан (2000).

Кроме того, я обнаружил в  архиве Среднеканского районного крае- ведческого музея  карточки ссыльных, по которым  узнал ряд биографий нескольких  корейцев, не по своей воле попавших на Колыму. Например:
1.Мен — Джен – Джун, 1929 года рождения, уроженец Читарин уезд, Тедок, провинция Южный Пхеньян. Повар, учащийся — работал в столовой поселка Нижний Сеймчан, кореец. Образование-9 классов. Ссыльно – поселенец, участник антисоветской террористической группы. Проживал 15.10.1952 г. пос. Лазо. Осужден Военным трибуналом 25 армии на срок 8 лет исправительно – трудовых  лагерей. Выбыл в Корею 28.10.1952.  Родители: Южная Корея.
2.Лю – Юн — Хва,1927 года рождения, уроженец с. Синьхо  провинции Кандон. Южный  Пхеньян. Учащийся, кореец, ссыльно – поселенец, осужден как диверсант. 20.02.1953 работал в совхозе Эльген на электростанции рабо- чим. Образование – 8 классов, выселен 11.02.1953 из Особого лагеря № 5 МВД СССР (Берлаг). Осужден 28.11.1946 г. Военным трибуналом 25 армии по статье 58-10 УК РСФСР  на 8 лет исправительно – трудовых лагерей. 25.10.1955 года убыл в Корею. Списан с учета в январе 1956 года. Семья: отец- Ли – Бон-Хо,1895 года рождения; брат – Ли – Ти — Фо, 1925 года рождения; сестра- Ли – Са- Ну, 1933 года рождения.
Им повезло, пережив многие годы колымской  ссылки, этим людям удалось вернуться на родину. Но входили ли они в число тех 52 человек, о которых сообщала справка архива УВД Магаданской области? Как эти молодые парни – школьники Кореи  стали политическими преступниками – диверсантами и террористами, судимыми по законам РСФСР?

«Я, Пак Те -Ук,- вспоминает старожил Магадана в письме А.И. Солженицину, — родился в 1927 году на Корейском полуострове. До 15 августа 1945 года жил и учился в г. Пхеньяне в гимназии. С момента окончания  Второй мировой войны на нашей родине развернулась жесточайшая борьба захвата власти, противостояния двух систем (капитализма и социализма),  которые раскололи наше Отечество на две половины, юг и север. 38-я параллель оказалась роковой линией для нашей Родины. Она не только расколола нашу территорию на две половины, но и разлучила мно- жество родных и близких на долгие десятилетия. Перед нацией стала труднейшая задача по объединению Родины. Задача, которая не разрешилась до сих пор. Корейский народ восстал против раскола отчизны и передовая молодежь страны стала требовать и бороться за законное право мирного сосуществования и объединения Кореи, как единого государства. Такие настроения были и у гимназистов нашей гимназии. За это 1 апреля 1946 года, меня, гражданина Кореи, арестовала советская армия в Пхеньяне. Осудили на 10 лет по ст. 58 УК РСФСР,  вывезли из Кореи и бросили в коммунистическое рабство. По тюрьмам и лагерям Сибири со многими невольниками меня таскали в товарном вагоне. 12 — часовой рабочий день за кусок черного хлеба убивал нас физически и морально. Однако в Сибирских лагерях нас долго не задержали. В июне 1949 года мы оказались на Колымской земле, где «12 месяцев зима, а остальное лето». Голод, холод и принудительный труд угнетал меня не только физи- чески днем и ночью, толкая в преступное небытиё. Что заставило выжить меня в этом аду?  Думаю: во-первых, во мне жила моя мама, согревала своей любовью до костей измученную и оттаявшую мою душу;  во вторых,  существование корейцев в лагерях усугублялось ещё тем, что они не знали русского языка. Только сплоченность и молодые, физически здоровые организмы позволяли сохранить нам шаткую линию жизни. Я отбывал свой срок в лагерях Колымы: на рудниках, носящих имена  Матросова, Белова и Бутугычаге. Особенно много людей сгинуло на руднике Бутугычаг, где добывали урановую руду. Важное событие произошло  в марте 1953 года, когда я находился в лагере рудника Белова. По репродуктору сообщили о смерти Сталина. Было воскресенье, со всех бараков на улицу высыпались заключенные. Они ликовали, будто отмечали величайший праздник человечества. После смерти Сталина начали освобождать политических заключенных. 17 августа 1954 г. меня досрочно освободили с ограничением в передвижении. С 1955 года начали репатриировать  иностранных политических заключенных. В декабре 1955 года мне предложили вернуться в КНДР, но я остался по личному соображению. В Магаданской области я прожил ровно 40 лет. С 1989 года со своей супругой проживаем во Владивостоке. Наша жизнь не хуже и не лучше, чем у других пенсионеров. У нас сын и дочь. Дочь живет со своим сыном в Санкт — Петербурге. А сын со своей семьею в Магадане». Его сын, Слава Пак, учился у меня в школе, как дети других корейцев: Наташа Ким, Надя Хан, Слава Тян. …

Я знал, что в классах нашей школы есть дети и внуки репрессированных и реабилитированных людей, да я и сам находился в свои школьные годы среди детей, росших без родителей: дети военного 1941 – 1945 годов знали о своих родных погибших и пропавших без вести не только на фронтах Великой Отечественной и второй мировой войны, но и в исправительно – трудовых лагерях Колымы и Чукотки -  Севвостлаге и Берлаге НКВД – МВД СССР. Лишних вопросов тогда не принято был задавать. Только спустя десятилетия, повзрослевший Слава Пак рассказал мне историю не только своей семьи, но и многих представителей корейской диаспоры, живущей в Магадане. Собственно, некоторых из них я хорошо знал: с Владимиром Кимом я учился на историко – филологическом факультете Магаданского государст- венного педагогического института,  с ним вместе мы участвовали в работе археологического отряда СВКНИИ на Камчатке и Командорах в 1963 году, встречался с ним в Усть – Омчуге, где он работал в редакции районной газеты «Ленинское знамя». Старший Владимир Владимирович Ким, известный магаданский журналист, много лет работал в газете «Магаданская правда», в 1970-х годах дал мне рекомендацию для вступления в  Союз журналистов  СССР. Я знал, что в 50 годах он отличился в войне Кореи с США, был ранен в ногу, награжден орденом Корейской народно – демократической республики. Но об этом он предпочитал не рассказывать.

Знал о скульпторе Ким – Ин – Хо, который с 1957 года жил в Магадане. Родился он в Приморье, но в 16 –летнем возрасте его семья вывезла в Харбин на учебу в частную студию рисования, живописи и лепки. Талантливого юношу заметили, направив  в Академию художеств в Париж, которую он и закончил в 1934 году. Затем он вновь вернулся в Харбин. Работал  над серией портретов политических деятелей Советского Союза, Китая, Кореи, занимался садово – парковой и декоративно – монументальной скульптурой. За работы, выполненные в  40 — 50-х годах,  был отмечен правительст- вом КНДР – двумя орденами Государственного знамени 111 степени. В Магадане продолжал заниматься творчеством, возможно, он стал автором скульптур, установленных на здании Дворца спорта и в городском парке  имени М. Горького. В 1960 году его избрали  одним из первых в областном центре членом Союза художников СССР. Он участвует в областных и городских выставках, выставляет свои работы во Владивостоке, Улан – Удэ, Москве,  получает  индивидуальные заказы на создание скульптурных портретов — бюстов ком- сомолки Т. Маландиной, геолога Ю. Билибина, одного из первых в Магаданской области председателя Гижигинского уездного Совета А.А. Курилова, этнографа,  писателя и педагога В.Г. Богораз – Тана, создает памятник  В.И.Ленину, установленные впоследствии в ряде поселков Колымы и Чукотки. О нем пишут искусствоведы и журналисты, но  в 1974 году в 65-летнем возрасте  он выезжает  в Алма – Ату.  Умер Ким – Ин – Хо в декабре 1990 года. В Магаданском областном краеведческой музее хранятся его работы.

Уже тогда в 60-е годы я задавал себе вопросы: «Где прочитать о войне Кореи и США? Как разговорить В.В.Кима о его участии в боевых действиях  с американцами и южнокорейцами? Ведь так просто ордена воинам не давали». Но он молчал. Единственно, что вспоминается в те времена  резкая критика в советских средствах массовой информации Ли Сын Мана, лидера в Южной Корее. Вот почему меня заинтересовали сведения о репрессированных после 1945 года корейских граждан и насильственная  доставка их в районы Колымы. Однако подробности этой трагедии стали известны намного позже.

В российском историко – публицистическом  журнале «Родина» (№ 5, 1990 г.)  в статье С. Воловца «Запрещенная война»  сообщается: «… Мы приоткрыли завесу тайны и дезинформации над нашей историей, хотя и здесь  остается непочатый край работы. Но мы практически ничего не знаем  о замыслах Сталина в отношении послевоенного устройства и «переустройства» мира…». Речь шла о военных действиях между Северной и Южной Кореей и фактически о гегемонистских планах СССР и США. В СССР официально считалось, что войну начали южные корейцы нападением на Северную Корею 25.06.1950 г. Во всем остальном мире были уверены, что на Южную Корею первой напала армия КНДР. Так британская энциклопедия  сообщала: « 25 июня 1950 г. северные корейцы, поощряемые Советским Союзом, в соответствии с заранее разработанным планом, пошли в атаку через 38-ю параллель…». Публицист Кейстут Закорецкий, бывший советский военнослужащий, недоумевает: зачем это надо было Советскому Союзу, если еще летом  1945 года США отдавали всю Корею, тогда еще оккупированную Японией,  в зону советского действия. Причем,  этот факт всеобщей истории тщательно скрывался. Публикация ряда научно — популярных материалов, мемуаров об этой войне уточнила события на Корейском полуострове в середине ХХ века. В 13 томе «Большой Советской энциклопедии» 3-го издания говорится, что Советская армия вступила в Корею  с севера в августе 1945 г., а в сентябре в Корее высадились войска США с юга. Цель у союзников была одна – выполнить решение Потсдамской конференции и принять капитуляцию у войск Японии. После чего 15 августа Корея стала независимым государством, освободившись от 35-летнего  колониального режима. Почти все боевые действия на территории полуострова вела 25-я армия 1-го Дальневосточного фронта, ей же было поручено ввести контроль над занятой территорией и создать там временную администрацию. В сентябре 1950 года в бои на Корейском полуострове вновь  вступили войска США, а с ноября того же года начал успешные боевые действия советский истребительно – авиационный корпус. Об этом сообщала статья авиаинженера П.Колесникова.

Ранее секретную информацию дополняют воспоминания  Героя Советского Союза, генерал – лейтенанта в отставке Г.Лобова «В небе Северной Кореи» («Авиация и космонавтика», М.1990-1991 гг.) и гвардии подполковника Б.С. Абакумова «Советские летчики в небе Кореи» («Вопросы истории» М.1993, № 1). Только советская пресса  в 1950 – 1951 годах писала об успехах  летчиков и зенитчиков армии КНДР, скрывая участие советской авиации в гражданской войне в Корее. Все же подробности «Запрещенной войны» нашли отражение на страницах журнала «Огонек» (1993 г,  № 25-26) в статье «Следует ли этого бояться? (За кулисами Корейской войны), автор которой известный военный историк Д. Волкогонов. Он тогда обнародовал решение Сталина и Ким Ир Сена о военном объединении Кореи и  разработке наступательной операции.

На самом деле, по сообщению посла США в Сеуле, 25 июня 1950 года 75-тысячная армия Севера  устремилась через 38-ю параллель, атаковав 6 населенных пунктов вдоль нее, высадив морской десант в двух пунктах на восточном побережье Южной Кореи, через три дня они заняли Сеул. К октябрю 1950 года  наступил второй этап войны. Южно-корейские войска совместно с американцами отбросили подразделения КНДР к северным районам, вышли на подступы к границам Китая и СССР. 25 октября  в бои вступили войска КНР под командованием военного министра Китая Пэн Дэхуая. Это были, так называемые,  «китайские добровольцы». Именно объединенным вооруженным силам удалось оттеснить южно – корейские войска к   38-й параллели и занять Сеул. Только после этих событий фронт стабилизировался. Но лишь в июне 1953 года было достигнуто Соглашение о перемирии, где не оказалось победителей и побежденных.

Война была жестокой. Публикация в журнале «Родина» сообщала в 1990 году, что в ходе этой войны погибло 9 млн. корейцев (!), из них – 84%  составляли мирные жители. Кроме того,  погибло около 1 млн. китайцев, более 50 тысяч американцев и неизвестное число советских граждан. Но Поименная Книга Памяти, уточняя, сообщает, что при ведении боевых действий погибло более трехсот советских    военнослужащих,  в том числе 160 офицеров. В сущности, это был результат военного противостояния двух систем: капитализма и социализма, двух сверхдержав — СССР и США, деливших мир по своему разумению. Но жертвами спровоцированной Корейской войны стали миллионы людей. Война по целям, масштабам и характеру схожа с началом и резуль- татами второй мировой войны, когда Германия и Советский Союз «делили» Европу, в частности, Польшу.

Мне вспоминается  один из первых преподавателей Магаданского государственного педагогического института Н.М. Юн. Он читал нам, студентам  60-х годов, философию, читал увлеченно, заботясь не только  о прочной теоретической базе будущих историков и литераторов, но и о расширении кругозора, доказательности аргументов своих слушателей. Строгий, принципиальный педагог  запомнился многим моим однокурсникам. Позже я принимал вместе с ним вступительные экзамены в ВЮЗИ (Магаданский филиал Всесоюзного юридического заочного института). Ныне старейший педагог Магадана, профессор Н.М.Юн продолжает более полувековую  образовательную деятельность в рядах преподавателей Магаданского филиала Московской юридической академии. Его научные интересы касались и такой темы как «Борьба интернационалистов за советскую власть на Дальнем Востоке», где он освещал  малоизвестные в то время факты организации корейских партизанских отрядов в  годы гражданской войны. Но одновременно Николай Максимович давал характеристику особенностей движения интернационалистов, поддержавших борьбу пролетариата России за социальную справедливость.

Аннексия Японией Кореи после войны 1904 – 1905 годов вызвала большую миграцию корейцев в соседнюю Россию — к 1919 г. на  Дальнем Востоке корейцев насчитывалось более 200 тысяч человек. Многие из них в качестве дешевой рабочей силы трудились в Приморье, Приамурье, Урале, Сибири, Донбассе, работали они и на Охотском побережье. В апреле 1920 года японские войска заняли почти все города Приморья. Борьбу против интервентов  и поддержавших их белогвардейских отрядов атамана Семенова, генерала Молчанова  правительство Дальневосточной республики организовывало при помощи Народно – революционной армии и партизанских отрядов, в рядах которых формировались роты, батальоны, полки, бригады, в том числе и  из корейских добровольцев. Освобождение Кореи от японских интервентов корейцы связывали с борьбой Советов на Дальнем Востоке и потому они активно поддержали «буферную», но независимую Дальневосточную республику, а позже и Советскую Россию. Кто мог тогда предположить, что сложившийся к 1937 году тоталитарный режим Сталина будет проводить политику депортации народов, заподозренных  в неблагонадежности накануне новой войны с Японией, вызванной вооруженными провокациями японских милитаристов в районе Маньчжурии (1931 г.), Приморья (1936 г.), Китая (1937 г.), на Хасане (1938 г.) и Халхин –Голе (1939 г.)? Вот когда корейцев стали вывозить  в районы Средней Азии и Казахстана. На Сахалине корейцы оказались в результате тоже насильного перемещения из Кореи трудоспособного населения – японцы нуждались в дешевой рабочей силе на острове, но еще раньше,  после 1905 года. Депортация народов на Дальнем Востоке становилась традицией.

Пак Вячеслав Теукович о своем отце Пак Те – Ук вспоминает: «Мой папа Пак Те — Ук родился в деревне под Пхеньяном, 6-го сентября в семье врача. Год точно я сказать не могу, так как у корейцев того возраста с годами произошло много путаницы. По папиным документам это 27-е августа 1927 года. Но корейцы добавляют год к рождению детей, считая, что с момента зачатия это уже живое существо. Так что по восточному календарю у папы это 6-е сентября 1927 года. Однако сказать точно год, представляется сложным. Когда папа стоял перед военным трибуналом, то, зная и европейское и восточное летоисчисление, он на все вопросы просто отвечал «да», так как пересчитал уже сам по европейскому календарю. Но ему советские переводчики еще раз пересчитали, и получилось, что ему больше восемнадцати лет – вот его потому и посадили. Вот такая получилась страшная путаница, вызванная политическими соображениями. О папиной семье мои сведения достаточно отрывочные. Знаю только, что мой дед был врач. Он мог дать своим детям хорошее образование. Жили они в деревне под Пхеньяном. Папа был старший из детей, за ним были три  сестры и младший брат. Семья была достаточно зажиточная. Корею разделили в августе 1945 года на Южную и Северную. До этого Корея являлась вассальной территорией Японской империи. Папа в это время учился в Пхеньяне, в японской гимназии. Гимназия была достаточно серьезная, полувоенная, где много времени уделяли физической подготовке гимназистов. Отец в шестнадцать-семнадцать лет бегал марафоны, плавал по десять километров. Не забывали о повышении культурного уровня слушателей, учебная программа поощряла интерес к иностранным языкам. Все итальянские, неаполитанские серенады до Робертино Лоретти, я услышал в детстве  в исполнении моего отца на итальянском языке. Он и сейчас  отлично владеет японским, английским языками. Немного знает и понимает китайский язык. Моя старшая дочь училась в ДВГУ, закончила восточный факультет, корейское отделение, получив специальность филолога. Папа готовил для нее и составил на протяжении нескольких лет русско – японско – корейский словарь. Японский и корейский – родственные языки. В японском и корейском языке написание не иероглифами, а слоговое. У них есть азбука. На самом деле все слова в японском и корейском языке можно написать китайскими иероглифами. Вот папа составил ей такой словарь на несколько тысяч слов. Где-то десять толстых общих тетрадей – он сидел, и упорно каждый день писал, так как он  знает как японские и корейские слова писать китайскими иероглифами. Труд, конечно, уникальный. Народ был недоволен разъединением страны. Естественно, люди стали собираться в группы, и обсуждать эти события. В группе папы был идейный руководитель, старше по возрасту и образованию — но их быстро разогнали. Кого-то сразу посадили, папе удалось бежать. Полгода скитался по Китаю. Потом он решил, что волнения закончились. Поэтому  вернулся в Корею в начале 1946-го года. Однако его быстро взяли  под руки, нашли у него какие-то компрометирующие вещи, и осудили по 58 статье УК РСФСР за  измену Родине. Не взирая на вопиющий факт: советскую статью Уголовного Кодекса вменили гражданину Корейской народной демократической республики. Выслали отца на восемь лет в колымские исправительно – трудовые лагеря. Пять лет из восьми, отец провел на урановых рудниках  Бутугычага. Об этом я узнал совершенно случайно, летом 1989 года.

Начиналось уже перестроечное время. В те года я работал в системе Обкома комсомола в социально-экономическом объединении. Мы привезли первых туристов из Америки. Возили их на охоту, рыбалку. Одна из поездок у нас была ознакомительная, на вертолете.  Выбрасывались мы на Бутугычаге. Зрелище, конечно, потрясающее. К сожалению, я даже фотоаппарат с собой не взял. У американцев волосы дыбом встали от увиденного. С ними был фотограф из журнала National Geographic — он снимал безостановочно. Сделал уникальные снимки, это ведь было только начало перестройки. Единицы из иностранцев тогда побывали в этих лагерных местах. Вечером я приезжаю, папе рассказываю – нас возили на вертолете,  по Теньке, показывали местность, поселки, побывали мы на Бутугычаге. Начинаю подробно описывать впечатления. Там такая крутая сопка, разделена пополам каньоном, оказывается все это выкопано руками людей… А папа мне говорит:
- Там внизу такое здание одноэтажное.
- Да.
- И дорога таким серпантином вверх идет, и штрек глубокий, через всю сопку. И с одной стороны там такое кладбище, а с другой такое.
Я с удивлением спрашиваю:
- А ты откуда знаешь?
- А я там пять лет провел.
Вот таким образом я узнал, где мой отец отбывал срок. Выжил отец только благодаря своей молодости. У него была хорошая физическая подготовка, и хорошее здоровье. Поскольку ему было мало лет, то его пожалели и определили на легкую работу – несколько раз в день ему нужно было поднять хлеб снизу, из пекарни вверх, для рабочих. Мешок на плечи, и пешком наверх. Так в течение дня и ходил.
Много непонятного я увидел в Бутугычаге. Поэтому  задавал отцу  вопросы:
- Что это за странные сооружения, из плоских камней, четырехугольным каре выстроенные  2 на 2 метра?  Где стояли дома — это понятно. Видно, что в том здании четыре английских дизеля стояло, электричество давали, а в том пекарня была. Отец мне ответил:
- Это мы жили там. Накладывались камни, сверху брезент,  так мы и жили. Как в норе.
Освободили папу в 1954 году.

Мой папа, дядя Жора Хан, дед Сем -Чун и Кан – они остались и снимали домик за рекой Магаданкой, где склады треста столовых и ресторанов, справа.  Папа пошел работать учеником медника на транспортное предприятие.
Времена были удивительные. С одной стороны не очень сытые и благополучные, но очень веселые. Во всех отношениях,  молодость  конечно помогала. Отец вспоминал, что в конце лета, перед осенью можно было идти домой на обед, через мостик, через речку Магаданку, взять вилку, подцепить две горбушины, придти домой с обедом.Люди, поколения моего отца,  удивительные люди, особенно в плане образования. Дядя Жора Хан, товарищ папы – окончил Токийский университет в Японии. Это было очень хорошее образование. Был он из богатой семьи. Наполовину кореец, наполовину китаец. В молодости занимался профессиональным боксом, вместе с моим дедом. Не для профессии, для своего удовольствия и физической подготовки. После того как остался здесь, на Колыме, много лет проработал бухгалтером в объединении «Северо-восток золото». Собрал прекрасную библиотеку! Великолепно играл на пианино. Очень любил читать мемуары. Подарил мне двухтомник воспоминаний генерала Игнатьева. На корешке книги его сестра Серафима Васильевна  на незнакомом мне языке — как оказалось, на французском, сделала надпись.  Она из Китая, в конце пятидесятых, перебралась сюда, когда брат после освобождения, остался в Магадане. Преподавала во второй школе английский язык.
Как-то спросила меня: « Ты какой язык учишь в школе?»
– Немецкий.
И начинает мне что-то говорить – я ничего не понимаю, и очень удивился, откуда она знает.
- А это практически мой родной язык, у меня была бонна, немка, она со мной говорила только на немецком языке. Это же такой красивый язык, на нем говорили Шиллер, Гете.
Серафима Васильевна окончила Гарвардский университет, и получила второе высшее образование – в Сорбонне. Знала французский, немецкий, английский, китайский, японский, корейский – минимум шесть языков. Приехала за братом. Помогала ему тут жить.
Дядя Володя  Ли. Во время войны на юге России попал в плен, его увезли  в Германию.  После окончания войны был сослан на Колыму, за то, что был в плену. Раз побывал в плену – значит враг народа! Помню один его рассказ, тогда это для меня было как откровение:
- Строят нас в колонну, и выгоняют на работы, делать колымскую трассу. Целый день, с раннего утра, до поздней ночи  рубишь, выкорчевываешь, грузишь, таскаешь, без передыху. Никакой нормы, просто от темна до темна. Стемнело, зима, мороз – собрали сучья-деревья, разложили костер. Надо устраиваться спать. И выживет тот, кто попадет не к кострищу ближе, и не с краю. Потому, что, одни сгорали, так как костер огромный, а другие замерзали. Выживали те, кто в середине. И конечно, те, кто физически сильнее, чтобы занять себе место. Все. В противном случае ты не выживешь.
После лагерей он здесь остался, работал главным инженером Северо — Восток стройтреста.

У мамы моей была своя история. Если ее рассказать, то начинать надо с бабушки. Моя бабушка, Сим Елизавета Ильинична, 1908 года рождения, родилась во Владивостоке. Семья жила хорошо. Когда мы в семидесятых годах были с бабушкой во Владивостоке, то она показала мне дом, двухэтажный, и сказала: — Это дом моего детства, дом моих родителей. На то время там уже располагалась школа. Революцию семнадцатого года семья бабушки приняла хорошо. И моя бабушка, и ее брат, Василий, были первыми комсомольцами на Амуре. Дедушка Вася потом работал в ЧК, сначала во Владивостоке, потом в Хабаровске. В 37-м их всех репрессировали. В том числе мою маму – она 1933-го года рождения, и ее старшую сестру, Ольгу Петровну, 1929-го года рождения.  Выслали в Караганду. Репрессировали на основании того, что они корейцы. Об этом не очень говорят, но на самом деле, в то время с Дальнего Востока выселили всех корейцев. Кто попал в Среднюю Азию – в Чимкент, в Семипалатинск, в Караганду. Кто в Узбекистан, кто в Таджикистан. Как вспоминала бабушка, происходило это следующим образом – есть улица, где компактно  проживают  корейцы. Приезжает машина – в каждый дом заходят, выгоняют на улицу, строят в колонну, сопровождают до вок- зала, в столыпинский вагон, и вперед! Куда везут, никто не знал. Привезли, высадили – вы здесь будете жить. Все. Никого не интересовало, как будут жить. Родителей моей жены так же выслали — они жили под Хабаровском. Их  в колхозе, собрали, посадили в железнодорожный вагон, и повезли. Под Ташкентом, в 30-ти километрах поезд остановился, забили колышки – это ваше новое место жительства. Зимой 37-го года была голая степь,  а в 1945-м  здесь был уже колхоз миллионер! Благодаря тому, что дядя Вася работал в органах, он успел шепнуть моей бабушке, чтобы готовились к высылке. Бабушка успела схватить самое ценное, кроме детей – это была швейная ножная машинка. За счет этого они и выжили.
В Караганде трудились на молибденовых рудниках, где разбирали отвалы породы. Давалась литровая банка, для сбора минерала, за это полу- чали хлебную карточку. Причем не рабочую, а иждивенца, это половинка.  Бабушка выжила за счет того, что умела шить. Тетя Оля, мамина сестра, окончила школу в Караганде, затем жила в Иркутске, где поступила в финансовый институт.  Бабушка с мамой переехали к ней. После окончания, вуза тетя Оля вышла замуж за Николая, с которым вместе учились в институте, и им дали направление в город Магадан. Бабушка решила, что надо держаться вместе, взяла машинку, и они с моей мамой переехали за ними на Колыму.  Поселились они недалеко от места, где мой папа снимал с товарищами домик. Бабушка купила рядом полдомика. Что отец был сослан на Колыму и был в лагерях, я узнал, без подробностей, еще в конце шестидесятых годов, когда умерла в Корее моя бабушка, мама отца. Она осталась в Северной Корее.

В Магадане собралась диаспора корейцев. Немного таких, как мой папа, попавших на Колыму в 1945-46-х годах – это дедушка Сим, дядя Жора Хан. Все те, кто – остался здесь на добровольном поселении, после освобождения и репатриации 1954 -55 годов, когда иностранцев отправляли домой. Они тогда подумали, что Ким Ир Сен, таких людей, как они, закатает в землю быстрее, чем власти здесь. В Корее будет хуже, и они остались. Вскоре мой папа женился, в 1956 году родился я. Папе дали российское гражданство. Но долго никуда не выпускали. В первый раз ему удалось выехать в Северную Корею в 1982 году. Как я уже сказал, в Магадане образовалась диаспора — из  корейцев, которые сюда попали после корейской войны. Тогда Ким Ир Сен стал рассчитываться за военные поставки из Советского Союза. Чем он мог рассчитаться в бедной, разоренной войной стране?  Только рабочей силой. Тогда разрешение на выезд получали многие. На Дальнем Востоке были целые поселения корейцев – в Охотске, в Николаевске, по Амуру. Рубили лес, ловили рыбу, обрабатывали добытое – это была классическая дешевая рабочая сила. Часть из них в шестидесятые годы попала в Магадан.

Cреди этих корейцев был дядя Юра Сим, который имел контакты с консульством Северной Кореи. Он поддерживал связь между родственниками. Ездил в Корею, возил туда письма, привозил оттуда. Он – то и сообщил, что бабушка уже совсем плохая, но отца не выпустили из Союза ее навестить, так как  еще был под статьей.В 1969-м дядя Юра привез фотографию могилы матери отца.  Тогда я впервые услышал, как мой отец умеет ругаться — сидел он ведь не с лучшим контингентом в лагере, и научили его многому. Когда они попали сюда, то начали изучать язык не с Пушкина, а как раз с тех выражений. Но до того момента я и предположить не мог, что мой папа может так говорить. После освобождения, когда папу выпустили на вольное поселение, он устроился работать учеником медника в объединенный МПАП – Магаданское пассажирское авто предприятие.  Пошел учиться в вечернюю школу, где пробыл с пятого по одиннадцатый класс.

Получил аттестат о среднем образовании  с серебряной медалью. У него не было ни одной четверки вообще. Я считаю, что ему, осужденному по статье Уголовного Кодекса,  золотую медаль никак не могли дать. В  сочине- нии у него нашли одну ошибку. Сказали, что не понятно, это буква «а» или «о». Подчеркнули, поставили четверку, в результате  дали серебряную медаль. После окончания школы папа поступил в Политехнический институт, на автомобильное отделение, заочно, продолжая работать медником. Производство это вредное, и за это полагаются определенные льготы. Как у горняков – подземщиков, поэтому пенсионный период у него наступил в пятьдесят лет. Отец сел, подсчитал, и понял, что диплом и пенсионную книжку получит одновременно. Не стал заканчивать институт. Не захотел. Доучился до четвертого курса, и оставил. Так как карьеру в нашей стране, после того как сидел в лагере, по 58 статье, сделать все равно бы  тогда не дали.Надо было кормить семью, и папа пошел работать механиком в ОПХ – Опытно-производственное хозяйство при сельхозинституте. Два года ездил каждый день на Олу на работу. Потом ему предложили механиком на пивзавод. А потом, до 1989-го года, до выхода на пенсию, проработал в СМУ-2 Министерства связи СССР.

Во второй половине восьмидесятых годов папу уже  выпускали за границу, так как реабилитировали его в 1988 году. Первый раз к себе на родину, в Северную Корею, папа попал по профсоюзной путевке, вместе с мамой, в 1982 году. У него были все адреса родных. Там остались две его старшие сестры. После этой войны никто не знал где младшие  брат и сестра отца, а так же мой дедушка. И когда в 1982-году отец с мамой поехали, то папа  поставил задачу гиду — переводчику, что хочет увидеть своих родных – сестру, племянников. Но встречу ему в тот раз так и не организовали. Второй раз они поехали в 1984-м году – из Магадана выехала большая корейская группа, из 30-ти человек. Гид, и даже водитель, оказались те же, что и в первый раз, такое совпадение.  Папа опять обратился с просьбой встретиться с родственниками. В  один из последних дней отдыха к ним на встречу привезли старшую сестру с племянницей.  Они встретились, в ресторане.

Сестра, как только вошла, где сидели переводчик, мой папа, мама, дядя Женя с тетей Верой, сразу начала со слов — восхвалений: — «Только благодаря нашему Красному Солнышку мы наконец-то увидели своего брата!». В Северной Корее очень жесткий режим руководства, и люди всего боятся. Как выяснилось впоследствии, семья сестры пострадала после встречи с моим отцом. А дело было так. В то время отец работал в СМУ-5 при Минсвязи СССР. Они ставили по области станции – телевизионные, радиолинейные вышки. Объекты у них были от Тюмени до Анадыря.  Отец часто ездил в командировки в Тынду, на БАМ. Как-то ему говорят: «Слушай, здесь ведь много корейских поселков». Отец заинтересовался, не могут ли среди них быть родственники. Вот тогда нашел мужа племянницы. Они встретились,  и он папе  сказал: — «Что ж вы наделали!». Оказывается, в Корее, если ты живешь в провинции, и хочешь переехать жить в столицу, то это возможно, только пройдя определенные  длительные процедуры.  Они уже должны были переехать, но, так как встретились с папой, то им все это отменили. Это было в 1986-1987 годах. Связь после этого резко оборвалась. Хотя папа пытался, как-то общаться, передавал им подарки, но они больше на контакты не шли. Сильно боялись.

С младшей папиной сестрой и младшим братом вот такая история произошла. Я когда начал работать в социально — экономическом объедине- нии при Обкоме комсомола, то мы работали с иностранцами – американцами, поляками. А поляки работали с Южной Кореей. Я у папы взял все данные на его сестру и брата, и поляки начали поиск в Корее. Это был 1989-1990 год. Искали, давали в газету объявления. В 1994-м году пришло письмо – нашлись брат с сестрой. Прошло 48 лет  после их расставания. Папа написал им, что надо встретиться:  вы ко мне приезжайте, или я к вам приеду. Я хочу с вами увидеться. Тут начался такой цирк. В течение полугода они ему пишут: — «Вы пришлите нам справку, что вы являетесь  нашим братом». Мы никак не могли понять, что они хотят от нас. Папа пишет им — вот я такой-то, такой-то, родился там-то, папа с мамой такие-то, и сестры-братья у меня, это на самом деле вы. «Нет, вы должны прислать нам справку, что вы являетесь нашим братом, чтобы  в нашем министерстве просить вызов для вас». И так тянулось все на протяжении полугода. Отец был в отчаянии, очень нервничал. В конечном итоге мы оформили загранпаспорта, купили две путевки папе с мамой, и отправили их из Владивостока на пароходе в Корею. Тогда ходил такой маршрут до Пусаны. Недельная путевка. Садишься, плывешь двенадцать часов, шесть дней гуляешь – и обратно на этом же пароходе возвращаешься. Жить можно было все шесть дней на пароходе… Путевка достаточно дешевая. Папа им написал: «Хотите встретиться – приезжайте, я буду в Пусане». Приехала сестра,  брат, племянники.  Папе тогда было уже 67 лет. Запад даже в 1994-м году еще так был напуган КГБ, и его деятельностью, что и в Корее боялись всяких провокаций и подвохов.  Но трогательная и волнительная встреча состоялась, можно сказать историческая, через 48 лет!

Мой папа нашел даже своих одноклассников по гимназии. Уже в  1994-м году он восемь раз побывал в Южной Корее. Его познакомили с членами общественной организации, как наш «Мемориал». Они разыскивают людей, попавших в мясорубку того времени, которые из Северной Кореи волею судьбы попали в Россию. Именно те, кто боролся за объединение Кореи и не боялся об этом говорить даже в те страшные годы. Мы с папой посещали музей этого общества. На стендах я увидел много фотографий, в том числе и своего отца Пак Те Ука. Идейный руководитель их группы был признан национальным героем в стране.

Вот еще такой эпизод из жизни нашей семьи… Когда я оканчивал школу в Магадане, в 1973 году, я никак не мог понять: чего мой отец так суетится,  пишет куда-то, переживает.Он боялся, что если его не реабилитируют, то меня не примут в институт. И, надо сказать, когда я поехал поступать, в Томск, то первый вопрос, который мне задали, был: — «А какой у тебя паспорт? Я ответил: — Обыкновенный, паспорт гражданина Советского Союза». Отец никогда мне не говорил, что с ним происходило, какую жизнь им приходилось жить. И я в анкетах нигде это не отражал. Честно говоря, я об этом даже толком ничего и не знал, и мне просто в голову не приходило. Дома эта тема никогда не поднималась. Потом уже папа мне сказал: « Если бы ты, где-то, хотя бы раз, указал, что я сидел на Колыме по 58 статье, то никакого поступления бы и не было». Только после окончания института, когда я уже стал взрослей, я что-то стал узнавать. Раньше я больше просто догадывался об этом.

Нам, наверно, повезло, что мы, наша семья, оказались в Магадане. Я всегда считал, и буду об этом говорить: — Магадан, это особое место, особое сообщество людей, которое совершенно отличается от всего бывшего Советского Союза. Я с такой теплотой думаю о том, что в Москве, многие годы, в последнее воскресенье августа, собирается бывший магаданский народ, в сквере, у Большого театра. Только, чтобы встретится еще раз, пообщаться. Как развита взаимовыручка у нас, северян, поддержка друг друга. Магадан богат на людей высокой пробы. Как-то я задал отцу вопрос по поводу его судьбы и того, как она сложилась. И услышал ответ, что отец своей судьбой вполне доволен. Как ни покажется это странным.

Конечно, не все наши знакомые рассуждали так же. Вот, тетя Оля Марчук, она с Западной Украины. Пострадала безвинно, была репрессиро- вана, и сослана сюда. Она патологически ненавидела коммунистов, и строй, который они выстроили. Даже в советское время не особенно это скрывала. Хоть судьба ее неплохо сложилась. Не спилась, не опустилась. Моя бабушка выдала ее тут замуж. У нее родились две дочки – одна сейчас проживает в Украине, другая в Магадане. Сама она проработала в областной больнице, в кардиологическом отделении, сестрой-хозяйкой. Всегда у нее в отделении все блестело, халаты накрахмаленные – настоящая стерильная чистота. То есть, судьба, при той, советской, системе, не так уж плохо сложилась. Но, она не могла простить, как обошлись с ней, и ее молодостью.

А отец – когда я у него спросил, ответил мне так: — « Понимаешь, это Власть. И эта власть везде одинакова. Не только в Советском Союзе, не только в Корее. И не только  в посткоммунистическом пространстве, а по всему миру. «Охота на ведьм» в Америке в пятидесятые-шестидесятые годы или притеснение темнокожих – это в большей или меньшей степени то же самое. Это Власть, она везде такая. Получилось так, что судьба занесла меня, или ту же тетю Олю Марчук, сюда, на Колыму. Но неизвестно, что было бы – хуже, или лучше, если бы мы остались в той же Корее. А судьба моих сестер в Корее, судьба других родственников в Китае? После китайской культурной революции мы их следы вообще потеряли. Пока было все хорошо, эта связь поддерживалась – остались подарки из Китая – веера, шкатулки, которые нам присылали эти родственники. А потом, после начала 60-ти десятых, после китайской культурной революции, все прервалось. Они все пропали, исчезли – что с ними случилось, живы ли они, мы не знаем». Отец всегда радовался, что у него здесь есть жена, есть дети. И сейчас считает, что жизнь его достаточно неплохо сложилась. Всегда старался передать это мироощущение, эту точку зрения, нам, своим детям. Но вообще — то отец не очень любит вспоминать то время и все, что ему пришлось пережить. Все, что мой отец заработал в жизни, это дело его честного труда в государстве, в котором, волею судьбы, ему пришлось остаться. Если бы это было не так, то не произошли бы некоторые значительные события в его жизни.

Например, когда он работал в Минсвязи, то в этой системе была такая льгота – можно было купить автомобиль раз в три года. Отец воспользовался этой льготой. Папе хотели выделить квартиру в доме на Парковой. Но он всегда был совестливым человеком, и отказался, так как молодые семьи жили еще в вагончиках. Он сказал: «У меня все нормально, жилье есть». Тогда руководство предложило ему на выбор квартиру — в Николаеве, или Ярославле, или Владивостоке. Написали ходатайство, вынесли на решение трудового коллектива, ответ был: « Да, деду надо дать!». И отцу выделили двухкомнатную квартиру в городе Владивостоке, где он сейчас и проживает.

Еще хочется сказать несколько слов об общественных организациях, которые занимаются помощью жертвам политических репрессий. Например, фонд Солженицына. Человек, который сам прошел лагерное мученичество, чудом выжил, создал фонд своего имени, чтобы помогать людям, которые пережили сталинское беззаконие. Они ищут этих людей по всему миру – и поддерживают их, даже материально. Они нашли моего папу. Недавно звоню ему, а он: — «Вот, внучка сейчас меня повезет на почту. От Солженицына опять пришло письмо и перевод». Не государство, которое дает копейки старикам, а организации, которые не дают забыть пережитое и стараются поддержать этих людей. Это они исполняют долг перед теми, кто еще остался жив, это они несут чувство ответственности перед памятью тех, кто там сгинул. Их остается все меньше и меньше, и хочется, чтобы дети и внуки могли узнать о своих стойких  и мужественных предках всю правду.

Свидетелями тех трудных лет несвободы были уроженцы Кореи, Приморья, взрослые и дети, но, судя по их воспоминаниям,  отношение к СССР  не было однозначным. Всей душой они полюбили Колыму, Магадан, считая Крайний Север своей второй родиной, хотя горький осадок за  годы бесправия остался. Но в том и сила человеческого разума, стойкость характера – выжить вопреки всему, стать полезным новому обществу и воспитать достойными людьми своих детей и внуков.

Фамилия  Ли довольно распространена в Корее. Один из них, уроженец Приморского края из шахтерского поселка Сучан В.Г.Ли перед Великой Отечественной войной заканчивал мореходное училище на Украине в городе Херсон. Не был равнодушен к общественной работе, избирался членом бюро горкома комсомола. Сложилось так, что эвакуироваться с курсантами училища не успел в начале войны, в ходе немецкой оккупации в 1941 году  его угнали в Германию. Там и пробыл до 1945 года, но когда вернулся на родину, то органы СМЕРШа — современной контрразведки его арестовали, обвинив в предательстве и антисоветской,  контрреволюционной деятельности. 22-летний юноша был приговорен судом к 25-летнему наказанию в исправительно – трудовых лагерях. Так он появился в Индигирском горно — промышленном управлении Дальстроя, на прииске Аляскитовый. Осужденный по 58 -1а статье УК РСФСР в апреле 1945 года, проживший сложнейшие годы своей жизни на «полюсе холода» в Оймяконском районе Якутии в качестве заключенного, он был освобожден от дальнейшего нахождения в ссылке только 25 апреля 1956 года. Владимир Ли хорошо рисовал, ему часто поручали оформление стендов, стенгазет в культурно – воспитательной части лагеря. Труд добровольного художника поощрялся лишней пайкой хлеба,  которую он делил со своим приобретенным в   лагерной зоне другом.  Это был  белорусский писатель Сергей Новик – Пяюн. Спустя много лет  С.М.Новик – Пяюн жил в Минске, и когда В.Г.Ли, однажды летом в отпуске, побывал в его квартире, то был поражен, увидев в углу комнаты вместо иконы…свой портрет! Так писатель хранил память о друге, спасшему ему жизнь на далекой Индигирке. Дочь Владимира  Ли до сих пор хранит его альбомные рисунки, создан- ные в период с 1948 по 1949 годы. По ним можно проследить интересы молодого автора: эскиз для ковра или шкатулки по мотивам картин русских художников – классиков Шишкина, Левитана, копии картин Герасимова, Смуклицкого, пейзажи Украины, Белоруссии, Кавказа, парусники и военно – морские корабли,  иллюстрации к кинофильмам «Волга- Волга», «Великий перелом», «Сказание о земле Сибирской», «Большой вальс»,  к романам Л.Толстого, М.Шолохова.  Он рисует летчиков, моряков, санитаров, сказочных русских богатырей, создает портреты знаменитых актеров Ф. Волкова, Т.Макаровой, Н. Боголю бова, В.Дружинина, М.Ладыниной, Б.Андреева, В.Васильевой, Л.Смирновой, балерины М.Плисецкой. Среди всех этих портретов деятелей культуры СССР, естественно, в те годы, широко тиражированные барельефы Ленина – Сталина. Владимир Григорьевич еще не связывает свою личную трагедию  с именами создателей государства диктатуры пролетариата, считая, что все, что с ним произошло трагическая случайность, недоразумение, вызванное сложным военным положением в стране. Но в его карандашных и аква- рельных зарисовках нет агрессивности, обиды за пережитое, он не изображает зону с  караульными вышками, измож- денными суровым климатом и непо- сильным трудом товарищами по несчастью, но о многом говорит его рисунок «Вернулся». Его труд был замечен общественностью района. В ноябре 1955 года в Усть–Нере он был награжден почетной грамотой Индигирского райкома профсоюза за художественное оформление спектаклей «Поздняя любовь», «Слава» и смотрового концерта, получившего высокую оценку на втором  Всесоюзном смотре художественной самодеятельности, через год от имени райкома КПСС, райисполкома и райкома профсоюзов ему вручают почетную грамоту за успешную работу по художественному оформлению спектаклей и концертов художественной самодеятельности Центрального клуба, но и в производственной деятельности он не был последним. В 1957 – 1958 годах его награждают почетными грамотами группкома профсоюза и Индигирского районного геологоразведочного управления за достигнутые высокие производительные показатели социалистического соревнования. Вопросов как жить дальше не было: понимал, что надо учиться и потому в том же 1956 году стал студентом Магаданского горно – геологического техникума. Учился по специальности «Планирование на предприятиях горной промышленности», получив в 1959 году квалификацию плановика. Рядом были студенты – фронтовики и студенты, как и он, хорошо знавшие условия лагерной жизни на Колыме. Наступившая «хрущевская оттепель» в 60-х годах сулила долгожданную демократизацию общества. Многие тогда надеялись на глубокие социально – экономические изменения в стране, и Владимир Ли не был исключением. Он поступил в 1962 году и в 1968 году закончил филиал Всесоюзного заочного политехнического института в Магадане (ВЗПИ), получив диплом горного инженера – экономиста. Работал в ряде промышленных  организаций Магадана: на механическом заводе (ММЗ), в объединении «Северо – Востокзолото», ВНИИ золота и редких металлов, «Северовостокстрой», занимая ответственные должности. Много внимания уделял семье, поощрял стремление дочери Ирины учиться в Москве в медицинском институте.

Трудовой путь Ирины Владимировны Ли (Полярной) начался в Магаданской областной больнице врачом – интерном в 1981 году. Вот уже 27 лет она, являясь членом администрации областной больницы, руководит крупнейшим в области учреждением здравоохранения, по праву носит звание заслуженного врача Российской Федерации.  Добросовестность и трудолюбие свойственны ей, как и ее родителям. Владимир Григорьевич умер в 1977 году, но он был бы рад, узнав, что его внучка Маша повторяет путь мамы, учится в Хабаровском медицинском институте. Родители еще одного Владимира Ли: отец Ли Ен Дин и мать Ли Нен Тык с двумя старшими сестрами В.И. Ли приехали в Охотск в 1947 году по договору между правительством Северной Кореи и СССР. Знаток ряда азиатских языков – китайского, японского, но не русского, он смог устроиться только на рабочую специальность. В Охотске его семья жила до 1959 года. Дети учились в национальной корейской средней школе по учебникам на корейском языке, и это помогло сохранить в русской среде традиции и обычаи корейского этноса. Тем не менее, не смотря на настоятельные просьбы корейских дипломатов и вручение временным жителям СССР корейских паспортов, закрытие корейской школы семья Ли Ен Дина осталась в России. В 1960 году она перебралась в соседний Магадан. Молодой Магаданской области требовались рабочие руки. Так Ли Ен Дин стал работать строителем в областном центре, отдав более 20 лет избранному ремеслу. Поэтому не случайно его сын Владимир, после окончания первой средней школы Магадана,  тоже избрал своей профессией строительное дело. Он окончил Магаданский филиал Всесоюзного политехнического института, стал инженером – строителем и более 20 лет  отработал в институте Магадан- гражданпроекте, в комплексной мастерской по проектированию  промышленных и гражданских объектов. Ныне В.И.Ли — ветеран труда Маг аданской области, награжден медалью «Ветеран труда». Человек неравнодушный, он не чужд общественной деятельности, помогая землякам найти свое место в жизни. В Магадане Владимир Иванович известен как судья международной категории по боксу, строгий и взыскательный, внимательный и объективный арбитр, отличник физкультуры и спорта РФ.

20 лет назад решением Магаданского облисполкома от 26 декабря 1990 года был зарегистрирован Устав Магаданской областной ассоциации советских корейцев, первым  председателем которой избрали Владимира Ли. Он и сейчас много делает для упрочения международных культурных и спортивных связей между спортсменами стран Азиатско – Тихоокеанского региона, не случайно его избрали почетным гражданином города Вон жу провинции Кангвондо в южной Корее (1997) и членом Координационного Совета по мирному объединению Кореи (2009).

Где бы ни были представители корейской диаспоры, в каком бы качестве они не работали в Магадане, всюду говорили и продолжают подчеркивать их  высокие нравственные качества, профессионализм и преданность нашему северному краю, где так  сложились их судьбы. Действительно, не золото, а люди – истинное богатство Колымы. Вместе с тем, в памяти остались граждане Кореи, земляки – дальневосточники, которые не дожили до реабилитации и остались навсегда в колымской земле. Тираж опубликованных списков расстрелянных корейцев по решению Особого Совещания и Тройки НКВД СССР за совершенные контрреволюционные преступления, антисоветскую агитацию и пропаганду, шпионаж и терроризм, небольшой. Но имена тех, кого реабилитировали, спустя десятилетия, во время перестройки советского общества, мы напомним. Не исключено, что родственники этих жертв тоталитарного режима о них подробности не знают.

Давид Райзман.

Источник: http://photo.ukamo.org/?page_id=1247