К сбору и поеданию папоротника меня пристрастил Лим Су. Будущий патриарх советского корееведения, должно быть, прикипел ко мне потому, что я, во-первых, был мальчик, во-вторых, был простоват (в отличие от умных девочек, которые без конца говорили о наклонениях и залогах и декламировали строки из стихотворений Анну Ахматову), в-третьих, единственный (на первом курсе!) добровольно вызвавшийся сдавать домашнее чтение по корейскому языку (кажется, больше таких идиотов в истории корейского отделения ЛГУ, позднее СПбГУ не было, никто ни на одном курсе на моей памяти не сдавал домашнего чтения), в-четвёртых… Я же прикипел к Лим Су потому, что всякий раз, когда я приходил к нему домой (он жил на другом берегу Невы, на Зверинской), меня ждал вкусный обед. Его супруга, Помура («Сокровище»), была исключительной поварихой.
Я приезжал рано утром, и мы, вооружившись рюкзаками и корзинами, ехали на Финляндский вокзал. Плантация Лим Су располагалась в Орехово. Её местонахождение он держал в секрете от знакомых и особенно от знакомых корейцев. Он знал, что если о плантации прознает всего лишь один человек, от неё останется одно воспоминание. Под Ленинградом произрастают разные папоротники, однако корейцы собирают лишь орляк — косари («о» в корейских словах не редуцируется, как в русском языке, и всегда произносится «о»; все три слога слова произносятся равноударенно). Набрав по рюкзаку и по корзине толстых, жирных ростков, мы волокли добычу на платформу. В электричке духмяный запах разлетался по вагону, и все косились на нас. Дома, на Зверинской, нас ждал обед…
Комментариев нет:
Отправить комментарий