Владимир КИМ (용택), Читатель «коре сарам»: в поисках своего писателя

Владимир Ким (справа) и Александр Кан. Сеул, март 2011 г.

Владимир КИМ (용택),

 ЧИТАТЕЛЬ «КОРЕ САРАМ»: В ПОИСКАХ СВОЕГО ПИСАТЕЛЯ 

(Доклад Владимира Кима (Енг Тхек) на конференции «Литература великого шелкового пути», организованного Евразийским литературным форумом). 

Уважаемые участники конференции!

Первым делом, хочу выразить благодарность организатором конференции за предоставленную мне возможность выступить здесь с докладом. Тема доклада была обозначена предельно ясно – «Писатели региона». Мне захотелось эту тему увидеть несколько в ином ракурсе, и потому я назвал свой доклад «Коре сарам: в поисках своего писателя». И вот почему. «Коре сарам» Российской империи, а потом Советского Союза, формировался как читатель в массовом порядке дважды, и оба раза, можно сказать, начинал с нуля. Сначала, как корейскоязычные читатели, а потом русскоязычные. И соответственно с этим хотелось бы рассмотреть, как удовлетворялся их духовный голод. 

Перефразируя известную на Востоке поговорку об учителе и ученике, можно сказать – если созрел читатель, то писатель появится. Как происходило становление читателя «коре сарам»?

Сто пятьдесят лет назад российские власти впервые официально зарегистрировали переселенцев из Кореи на Дальний Восток. Сначала это были десятки семей, потом сотни и тысячи. Основной мотив переселения – поиск лучшей доли. Так что подавляющую массу переселенцев составляли крестьяне, обездоленные как материально, так и духовно. Мы не знаем точно, каково было число грамотных в процентном отношении, но с уверенностью можно утверждать, что это число было ничтожно мало. Вполне возможно, что в скудном скарбе переселенца были и книги, которые затем зачитывались теми, кто знал грамоту, и пересказывались другим. Но достоверно известно другое, что среди переселенцев были и выходцы из дворян, которые покинули страну после аннексии Кореи Японией. Многие из них разными средствами продолжали борьбу с японскими колонизаторами, другие занялись просветительской деятельностью, третьи – коммерцией. Выходили разного рода брошюры, прокламации, газеты и журналы, но в них печатались материалы, более связанные с политикой, общественной деятельностью, нежели с литературой. И рассчитаны они были на узкий круг читателей. 

Но духовное преображение переселенцев шло с колоссальной быстротой. Потому что любой иммигрант рано или поздно приходит к выводу, что надо учиться. А уж детям, тем более, надо дать образование. У «коре сарам» Приморья для этого были все предпосылки: компактное проживание, относительное материальное благополучие. Достаточно сказать, что в 1917 году корейских национальных школ насчитывалось 182. В них обучалось 5750 учащихся, работало 257 учителей, в то время как миссионерских и смешанных русско-корейских правительственных школ было 43 с 2599 учащимися и 88 учителями. Так что в Приморье уже до революции не оставалось ни одной корейской деревни или сельской местности, где бы не открывались начальные школы. Можно только гордиться, читая из доклада одного из царских чиновников такие строки: «По справедливости можно сказать, что школьное образование среди корейцев стоит выше, чем среди русского населения Приамурского края, не говоря уже о Забайкальской области, где, например, в казачьих поселениях трудно достать грамотных… Напротив, у корейцев нет ни одного селения, где бы не было школы, а есть места, где 2, не считая корейских школ для малолетних детей. Вполне сознавая пользу образования, корейцы не щадят денег на него и широко отпускают средства». 

Таким образом, мы видим, что уже в начале 20-го века в Росси назрел определенный контингент читателей «коре-сарам». Понятно, что для тех, кто овладел русским языком, был широкий выбор литературы, а вот, что читали наши отцы и матери в то время на корейском языке, наверное, еще будет предметом изучения корееведов. Вполне возможно, что среди просвещенной части переселенцев, были и такие, кто вел дневники, писал воспоминания, рассказы и повести. Даже если так и было, то последующие события, я имею в виду революцию, гражданскую войну и послевоенную разруху, вздыбили всю Россию так, что людям стало не до книг. Поэтому дальнейший отсчет становления читателя «коре сарам» начну с 20-х годов прошлого столетия. 

При многих расхождениях советской конституции с советской действительностью право каждого гражданина на образование было не голословным. Дореволюционная школьная база переселенцев значительно расширилась, были созданы также корейский педтехникум и пединститут. Многие выпускники русскоязычных школ устремлялись в различные города Советского Союза, чтобы учиться в вузах. Уже к 30-му году можно отметить появление целой плеяды корейской интеллигенции. Возникли газеты на корейском языке, организован национальный театр. И, естественно, появились писатели и поэты. 

Безусловно, лидером нарождающейся группы корейских писателей и поэтов того времени был Чо Мен Хи (조 면히 1894 – 1938), состоявшийся как литератор еще в Корее, до его эмиграции в 1928 году. Семь лет назад в Ташкенте вышла очень интересная книга журналиста Геннадия Лю «Золотое перо Кореи», посвященная жизни и творчеству Чо Мен Хи. Из этого разностороннего исследования мне хотелось бы привести те моменты, где говорится о пророческом даре писателя в рассказе «Нактонган», что приближает сегодня нас к нему. Этот рассказ был написан незадолго до эмиграции. Предчувствуя скорую разлуку с родиной, он посвящает ей щемящие душу строки:

«Растянувшись на семьсот ли, несет свои бурные воды река Нактонган. По обеим сторонам ее, словно шашечные клетки, раскинулись поля. В широких долинах там и сям разбросаны поселения. Река тысячелетиями текла здесь, и люди жили на ее берегах также тысячелетиями. Неужели мне уготована печальная участь расстаться с этой рекой. Навсегда распрощаться с друзьями». 

Вот что пишет Геннадий Лю:

«Именно с этих слов, изложенных в стиле сиджо, начинается этот рассказ, который некоторые исследователи творчества писателя склонны причислять к жанру повести и даже романа. Безусловно, в их подходе есть своя логика – в «Нактонгане» действие сжато до предела, мощными, крупными мазками вырисованы образы героев, передана накаленная атмосфера Кореи, взбудораженной и вдохновленной эхом Первомартовского восстания. В результате небольшое по объему произведение стало столь емким и во многом пророческим. Вот почему оно и сегодня не утратило своего глубокого воздействия на умы и сердца читателей, и вошло в золотой фонд корейской литературы, стало своего рода водоразделом между ее прошлым и будущим. 

Река Нактонган была для Чо Мен Хи живым олицетворением родины, с которой он теперь мысленно прощался: «Не забуду тебя никогда, мать- кормилица нашей земли…».

Спустя годы, во время Корейской войны именно эта река, воспетая писателем, станет последним рубежом, который не смогут преодолеть войска КНДР, захватившие к тому времени 90 процентов всей территории Республики Кореи.

Образ главного героя произведения Пак Сон Уна тоже во многом пророческий - «этим образом потомственного рыбака Чо Мен Хи отразил появление в среде простого народа истинного борца, лидера, готового вести за собой, начать организованную борьбу с врагом».

Одно из открытий писателя в данном произведении – это образ корейской женщины Ро, возлюбленной главного героя. «Словно чудесное превращение происходит с ней после того, как серенькая учительница Ро получает европейское имя Роза, хорошо известное всем революционерам. Так бывает в иероглифической письменности – изменение одного знака может означать полный поворот судьбы. Так и случилось; Роза разрушает вековые основы конфуцианских представлений о роли и месте женщины в обществе и быту».

Сегодня все мы знаем, что корейская женщина может быть и послом, и даже премьер-министром. 

Говоря о пророчестве писателя, стоит упомянуть и такой эпизод. Когда главный герой попадает в Сеул, то с горечью обнаруживает, что нет единства среди группировок, ведущих борьбу за освобождение страны. Он пытается содействовать их объединению, но безуспешно, так как «для тех, кто был увлечен фракционной борьбой, его слова оставались пустым звуком». И Пак Сон Ун замечает: 

- Настанет день, когда фракционеры уничтожат друг друга. 

Когда в 1945 году Корея наконец-то сбросила оковы колониального ига и Советский Союз и США были готовы предоставить независимость стране. В этот решающий момент вместо того, чтобы объединиться и на Севере, и на Юге были созданы свыше двухсот партий, которые так и не смогли договориться. В результате образовались две Кореи, и дело дошло до братоубийственной войны. 

И, наконец, позиция писателя в раскрытии извечной темы – человек и родина. Когда один из друзей главного героя говорит о необходимости покинуть страну, Пак Сон Ун произносит знаменательные слова, что «если нам суждено умереть, мы умрем вместе с людьми, живущими на этой земле. Это наш святой долг».

Трибуной писателей и поэтов были газеты, выходящие в Приморье на корейском языке. Даже простой перечень показывает, какая плеяда литераторов выросла в корейской среде за 60-70 лет после появления первых переселенцев. 

 Это поэт Кан Тхе Су (강 태수1903-2001), проживший долгую и трудную жизнь. За стихотворение «Девушка, работающая на поле» он был репрессирован и провел 20 лет в концлагере под Архангельском. После реабилитации постоянно сотрудничал с газетой «Ленин кичи». 

Сельской тематике посвящал свои произведения поэт, драматург и писатель Тен Донг Хек (전 동혁 1010 – 1985). Это, в первую очередь, стихи «Весна», «Девушка – жница риса», «Девушка – сборщица хлопка» и другие. После освобождения Кореи в составе командированных советских корейцев работал в КНДР, возглавляя ответственные участки культурного строительства. 

К числу таких же командированных относится и Ю Сонг Чоль (유 성철) , начинавший свой творческий путь как поэт. В годы корейской войны он занимал должность начальника оперативного отдела генштаба КНА. Спустя годы он опубликует в южнокорейской газете «Хангук ильбо» свои воспоминания о войне, где раскрывает истину об агрессивных действиях КНДР. 

Военным переводчиком советской 25-й армии, принимал участие в освобождении Северной Кореи поэт и писатель Ким Се Иль, автор романа о Хон Бом До. Этот роман печатался с продолжениями в газете «Ленин кичи», а в 1991 был издан в Республике Корея. 

Заслуживают внимания также творчество поэта Хан Анатолия, Ким Дюна (김 준) и Ен Сонг Рена 연 성룡(1909-1995). Кстати, песни последнего поют до сих пор в корейских фольклорных ансамблях Узбекистан.

 Популярностью пользовались стихи Ким Гван Хена (김 광 현 1915-2001) такие, как «Китайским братьям, «Во имя свободы», «Хлопковое поле» и многие другие. Пэт работал долгие годы в газете «Ленин кичи» был замредактором и редактором. 

И, конечно, надо упомянуть особняком Те Ги Чана (조 기찬 1913-1951), которого считают классиком в КНДР. Его поэма «Пекдусан» до пор является непревзойденной в Северной Корее среди произведений, посвященных великому и стальному полководцу Ким Ир Сену. 

Таким образом, корейскоязычный читатель уже до переселения имел определенный круг авторов, из числа которых вышли и такие писатели и поэты, которые оказали большое влияние на развитие литературы в КНДР. 

В 1937 году наступает крутой поворот в судьбе корейской диаспоры Дальнего Востока: всех корейцев постановлением правительства переселяют в Республики Средней Азии. Это было спецпереселение, и как любое мероприятие подобного рода сопровождалось жесткими репрессиями. Тем более, что к тому времени в стране достигли пика поиски и аресты врагов существующего режима. Мы не знаем точную цифру всех арестованных и расстрелянных корейцев, работа по их поиску ведется и, благодаря энтузиастам нашей диаспоры, уже изданы 6 томов Книги Памяти, где указаны сотни и сотни фамилий. Это, не побоюсь сказать, был цвет корейской нации – учителя, инженеры, офицеры, ученые и литераторы. Каждый из них может стать прообразом героя художественного произведения. 

 Не буду заострять внимание аудитории на тех трудностях, страданиях и лишениях, которые выпали на долю нашего старшего поколения, которые с честью вынесло на своих плечах все тяготы переселения и выживания на новых необжитых местах. Достаточно сказать, что сегодня у жителей СНГ слово «кореец» ассоциируется со словом «трудолюбие». Не случайно по числу Героев Социалистического Труда на каждую тысячу человек корейцы занимали в СССР первое место среди 130 национальностей. А эта награда, между прочим, была высшей наградой за доблестный труд.

Я остановлюсь вот на каком моменте. В 1938 году, то есть через год после переселения, в школьном образовании корейских детей происходит важнейшее событие. Все корейские школы будут переведены на русский язык обучения. 

Можно и нужно спорить о плюсах и минусах переселения, но перевод корейских школ на русский язык однозначно является положительным моментом. Именно через этот язык мы смогли познакомиться не только с русской литературой и искусством, но и c мировой сокровищницей культуры. Ибо при многих расхождениях между советской конституцией и советской действительностью право на образование не было голословным. В принципе любой толковый выпускник школы, невзирая на материальное положение, мог поступить в высшее учебное заведение и учиться, поскольку мог получать стипендию. В конце 50-х и до начала 80-х годов среди корейцев был настоящий вузовский бум. Родители готовы были пожертвовать многим, чтобы дети получили высшее образование, а дети… Многие, срезавшись на вступительных экзаменах, от стыда даже не возвращались домой. Уже всесоюзная перепись 70-го года показала, что по числу выпускников средних школ и вузов на каждую тысячу человек корейская диаспора среди 130 национальностей СССР занимает второе место. Понятно, что из числа этих выпускников должны были появиться писатели и поэты. Поэтому очень важно проследить, какие специальности привлекали корейских юношей и девушек. В основном, тянулись в технические вузы. При этом для многих было абсолютно все равно, куда поступать. Лишь бы поступить. Вот такой пример. Будучи журналистом, я встретился с одним очень известным летчиком-корейцем. Стал расспрашивать его в надежде услышать страстный рассказ, как он в детстве мечтал о небе и тому подобное. Ничего подобного. Он хотел учиться в сельхозинституте и поехал в какой-то город в средней полосе России. Не прошел по конкурсу. Домой решил не возвращаться, стал искать работу. И вот на заборе увидел объявление о наборе в летное училище. Причем те, кто сдал экзамены в какой-нибудь вуз и не прошел по конкурсу, зачислялись курсантами автоматически. И что еще прельстило будущего аса, так это общежитие, бесплатная форма и питание. Плюс еще и стипендия. Так он стал курсантом училища, а спустя двадцать пять лет получит высшее для летчиков гражданской авиации звание «Заслуженный пилот СССР». Таких пилотов в Узбекистане в то время было всего десять человек. 

Русский язык, среднее и высшее образование привело к появлению и постоянному увеличению числа корейцев-интеллигентов, для которых книга, стала верным спутником жизни. Богатая библиотека на дому считалась хорошим тоном, с владельцем такой библиотеки старались дружить, поскольку интересные книги, особенно зарубежных авторов, были в дефиците. Но, к сожалению, среди писателей и поэтов почти не встречались корейские имена. Потому что они только-только нарождались. Ведь нельзя забывать, что молодое поколение 60-х и 70-х годов это было поколением первых интеллигентов корейской диаспоры, которое выросло в семьях, где родители, как правило, плохо владели русским языком. А ведь словотворчество начинается в первую очередь со знания языка, с народного фольклора. Александр Пушкин, а его дед, как известно, был негром, вырос в дворянской семье, в которой больше пользовались французским языком, нежели родным. И он, по его собственному признанию, никогда не стал бы русским поэтом, если бы не няня Арина Родионовна, которая рассказывала ему в детстве русские сказки и былины, учила пословицам и песням. 

С другой стороны, в те годы был такой высокий уровень требований к художественным произведениям со стороны редакций художественных журналов, литературных альманахов и книжных издательств, что даже если кто-то из корейцев писал какие-то произведения, опубликовать их было очень трудно. Тем отрадно сегодня вспомнить одного из первых корейцев-писателей, получивших всесоюзную известность. Это, в первую очередь, Роман Ким, которого ныне причисляют к основоположникам советского детективного жанра. Свое первое произведение он опубликовал аж в 1927 году. Его книги «Девушка из Хиросимы», «Агент особого поручения», «Кобра под подушкой» и другие были очень популярны. Помню, с какой жадностью я читал эссе Романа Кима «Ноги к змее», которое было опубликовано, как послесловие к книге известного советского писателя Бориса Пильняка «Японский дневник». Из этого эссе я впервые узнал, что в 1923 году после токийского землетрясения десятки тысяч корейцев были обвинены в колдовстве и просто-напросто зарезаны. 

Другой писатель всесоюзного и даже мирового масштаба это, конечно, Анатолий Ким, в чьих произведениях впервые четко зазвучала тема советских корейцев. Потому что, если до него кто-то и описывал в лице главного героя – корейца, то это была типичный образ советского человека. Не было национальной изюминки, поскольку закрытая тема переселения обрубала национальные корни. А если нет национальных особенностей, то какая разница, кто главный герой. 

Вообще, надо заметить, что каждый «коре сарам», добившийся известности в стране и за рубежом, оказывает огромное психологическое воздействие на нас. Мы не просто радуемся им, мы испытываем национальную гордость за них. И веру в свои силы и возможности. Раз они, не имеет значения на каком поприще, сумели пробиться среди представителей стольких национальностей, значит, сумеем и мы. Писатели Роман Ким и Анатолий Ким, поэты Виктор Цой и Юлий Ким, певицы Людмила Нам и Анита Цой, спортсмены Нелли Ким и Константин Дзю, ученые, артисты, конструкторы - всех не перечислить, кто своим талантом и трудом приумножал честь и достоинство корейской диаспоры. 

Какова же была характерная особенность большинства произведений русскоязычных писателей «коре сарам». Это странное стремление к вычурности языка и подмена занимательности многостраничными умными рассуждениями. Я и сам не избежал этого. А все потому, что инстинктивно боялся как бы меня, корейца, пишущего на русском языке, не обвинили в плохом знании этого языка. А многостраничные «умные размышления» были, наверное, оттого, что нас все время учили, что любая книга, в первую очередь, должна быть идеологически выдержана с марксистско-ленинских позиций. Авторов постоянно призывали не опускаться до уровня масс, а поднимать эту массу до уровня писателя. 

А вот совсем иная точка зрения.

 «Я не более, чем рассказчик, и никогда не претендовал на иную роль, - говорил мэтр английской литературы Сомерсет Моэм, автор целого ряда романов, пьес, новелл и эссе, и не видел в этом ничего предосудительного для своего таланта, границы и возможности которого понимал лучше, чем кто-либо. 

Вся мировая литература по его убеждению, восходила к рассказу – в самом общем первородном понимании, то есть к авторской версии в изложении повествователя, и вела свой род от «рассказов у первобытного костра». Моэм знал толк в хорошо и со вкусом рассказанной истории и воздавал должное автору независимо от масштабов его дарования и места в литературе, будь то Сервантес, Филдинг, Флобер, Чехов, Пруст, Киплинг и другие. Он настаивал на том, что произведение, прежде всего, должно быть занимательным, иначе его просто не станут читать, и все усилия автора пропадут напрасно. 

Писатель не должен возвышаться над читателями, как некий авторитет или «инженер человеческих душ» по определению Сталина. Сам читатель, выказав интерес или равнодушие, возвысит или низвергнет писателя. Уровень русскоязычного читателя, а вместе с ним и современного «коре сарам» таков, что писать в наших условиях плохо просто невозможно. И это хорошо. И я этим воздаю должное своим соплеменникам – «коре сарам», которые на протяжении 150 лет совершили величайший духовный скачок, сначала в преодолении неграмотности и овладении корейской грамотой, а потом и русской. И об этом подвиге, надеюсь, тоже напишут когда-нибудь в интересной книге. 

В 80-х годах прошлого столетия смена корейскоязычных читателей на русскоязычных происходила особенно заметно. Вот такой пример: из–за отсутствия журналистов, пишущих на корейском языке, газета «Ленин кичи» вынуждена была пригласить журналистов-корейцев из русских редакций. Еще были в строю литераторы-ветераны, которые получили подкрепление в лице северокорейских диссидентов. Я имею в виду 12 студентов из КНДР, которые в середине 50-х годов, обучаясь в лучших вузах Москвы, решили не возвращаться на родину и попросили политическое убежище в СССР. Многие из них посвятили себя в дальнейшем драматургии, литературе, киноискусству. Это Хо Дин, Хан Дин, Ли Дин, Мен Дон Ук, Ян Вон Сик и другие. Но поезд с корейскоязычными читателями уже неумолимо уходил в небытие. Сегодня на просторах СНГ даже среди 70-80-летних корейцев, можно встретить лишь ничтожный процент тех, кто умеет читать и писать на языке предков. 

Но вот грянула перестройка. Много трудностей, но есть и светлые моменты. Мы обрели свое прошлое, возможность свободно бывать на родине предков, изучать язык, историю, культуру и литературу.

И здесь встает естественный вопрос – а будет ли востребована литература моих коллег из стран СНГ на родине предков? Думаю, да. Особенно литература, посвященная «коре сарам». Ведь всегда интересно узнать, как сложилась судьба у тех, кто когда-то уехал за рубеж, где им досталось всего – и страданий, и горя, и успеха. Не случайно из Республики Корея постоянно приезжают литераторы, корееведы, историки, чтобы изучить и написать о нас. 

В процессе работы над романом «Кимы» я часто думал, как воспримут ее южнокорейские читатели, особенно, молодежь, которой я посвящал эту книгу. Поэтому и выбрал героико-романтический стиль повествования. Мне хотелось рассказать, что среди тех, кто покидал Корею в начале 20 века, были не только обездоленные крестьяне, но и патриоты, сражавшиеся с японскими колонизаторами, разбитые, но не покоренные. И служа верой и правдой приютившей их стране, они сквозь годы пронесут мечту и веру о том времени, когда с оружием в руках вернутся на родину и освободят ее от ненавистных колонизаторов. 

И, конечно, мне очень пригодился совет известного писателя Умберто Эко, автора таких бестселлеров, как «Имя роза», «Маятник Фуко», «Остров Накануне». Он писал: «Я хотел, чтобы читатель развлекался. Как минимум столько же, сколько развлекался я. Это очень важный момент, хотя на, первый взгляд, противоречащий нашим глубокомысленным представлениям о романе». Проще говоря, интересно получается тогда, когда самому автору интересно об этом писать. Мне было важно, чтобы мой герой был человеком образованным, знающим иностранный язык, имеющим представление о культуре и литературе европейских стран. Потому что, когда он попадает в Россию, я буду его глазами рассказывать об этой стране, и потому было важно, чтобы эти глаза были умными. Но откуда мог взять такой герой в патриархальной Корее начала 20-го века? Ответ мне подсказала профессор И Ин Хо, с которой я познакомился в начале 90-х годов прошлого века, когда мне довелось сопровождать группу документалистов из КБС. Потом я узнал, что она стала дипломатом. Вот оно решение. И я придумал, что много лет назад король Коджонг отправил в Европу одного дворянина, чтобы он, представляя Корею в разных странах, как можно больше узнал об их жизни. И так получилось, что этот дворянин и его жена умирают, и на родину возвращается только их дочь, которая и становится матерью моего героя. 

И еще меня вдохновлял образ корейской женщины, вычитанный в одном из рассказов знаменитого американского писателя Джека Лондона. Кстати, я спрашивал многих южнокорейцев об этом рассказе, но не встретил ни одного, кто прочитал бы его. А между тем, это удивительный рассказ, написанный где-то в конце 19-го или в начале 20-го века. Жизнь и смерть его главной героини – корейской принцессы предвосхищают судьбу мужественной императрицы Мин, злодейски убитой японскими колонизаторами. 

Еще одно высказывание Умберто Эко созвучно мне: «Когда сочиняют, думают о читателе. Так художник пишет и думает о будущем созерцателе его картины. Ударив разок кистью, он отходит на два или три шага и оценивает впечатление. То есть рассматривает картину с той же точки, с которой будет смотреть, при нормальном освещении, публика, когда картину повесят на стену. По окончании любой работы завязывается диалог между произведением и публикой. Автор из него исключается. А пока работа еще не кончена, ведутся два других диалога. Во-первых, между создаваемым текстом и остальными, ранее созданными текстами (каждая книга говорит только о других книгах и состоит только из других книг). И, во-вторых, диалог автора с идеальным читателем».

Важнейшей темой для многих моих коллег в Узбекистане стало - переселение. Уже сейчас вышла масса документальной литературы, среди которых стоит отметить книги Владимира Дмитриевича Кима «Туманган – пограничная река», «58-й ушел навсегда» и другие. Сделаны первые попытки художественно осмыслить этот переломный момент истории «коре сарам». Так, по горячим следам перестройки написал пьесу «37-й, транзитный» Владимир Тен, которая была поставлена корейским театром. Ташкентский художник Николай Шин создал триптих «Реквием». Красочный альбом с фрагментами этой монументальной картины в сопровождении стихов самого автора на русском и корейском языках был издан в Республике Корея. Объединенные воедино рисунки и тексты впечатляют. Стоит также отметить поэму Вячеслава Ли «Депортация», в которой уже само название говорит о трагедии насильственного переселения. Что объединяет эти перечисленные произведения? В первую очередь, драматизм событий - смерть, страх, боль, страдания и так далее. Но так ли трагично и безысходно выглядело переселение на самом деле? Неужели и в будущих произведениях на эту тему будут лишь стенания и плач?

В Ташкенте живет 80-летний художник Владимир Сергеевич Ан. У него есть картина, где изображен эпизод переселения - посадка корейцев в вагоны. С двух сторон стоят конвоиры с винтовками и гонят толпу напуганных людей к эшелону. Я спросил его – неужели действительно так было. Художник засмеялся - конечно, нет. Но так ведь интереснее. 

И тогда встает извечный вопрос художника – как соотнести правду с вымыслом? Я сейчас заканчиваю вторую книгу романа «Кимы» - «Переселение». Свое видение данной темы я сразу определил в авторском отступлении: 

«Когда я думаю о переселении корейцев с Дальнего Востока в республики Средней Азии, во мне борются два мнения. Как человек, пишущий исторический роман и потому обязанный объективно подходить к фактам, я признаю, что данное мероприятия было целесообразным накануне второй мировой войны и агрессивных притязаний милитаристской Японии на Дальнем Востоке. Но как писатель, повествующий о своих художественных героях, не могу не быть пристрастным к ним, не сопереживать им и не пройти вместе с ними все тяготы этого физически тяжелого и морально-унизительного переселения. С одной стороны, блестяще проведенная операция по переброске огромной массы людей с пограничной полосы вглубь страны, без особых жертв и столкновений. С другой - тысячи исковерканных судеб, расставаний, потерь и разочарований. Конечно, если сравнить с тем, как переселяли, скажем, крымских татар, поволжских немцев, прибалтов, то переселение корейцев покажется весьма щадящим. Но не будем забывать, что корейцы поголовно сражались за Советскую власть и всегда ее поддерживали. Даже после переселения, в лихую годину войны, тысячи корейцев вносили деньги в фонд обороны. И еще, наши отцы и матери были первыми, кто прибыл на целинные земли Казахстана и Узбекистана, последующим переселенцам было гораздо легче идти проторенными дорогами. Конечно, сегодня есть и такие, кто считает переселение чуть ли не благом для корейцев. Может какой-то резон в этих словах есть, но из несчастья выводить благо хорошо только в пословицах. В жизни же это просто кощунственно, ибо одно несопоставимо с другим. Это все равно, что утверждать, мол, тысячелетние гонения на евреев было для этого народа благом, ибо закалило его и сделало жизнестойким. И потому, оставив споры ученым, политикам и философам, я хочу просто рассказать о подвиге моего народа, пронесшего через огромное пространство и время свою мечту о лучшей доле для себя и своих детей. Воспеть то мужество, с каким переселенцы, живя в землянках, осушали болота, превращая их в плодородные земли, которая прославит их потом высокими урожаями на всю страну. И это отношение к труду даст им самую высокую награду - авторитет и уважение народа, принявшего переселенцев. 

Но, наверное, все было не так просто во встрече двух народов. Давайте пристально всмотримся в то далекое время, когда эшелоны с тысячами переселенцами двинулись в Среднюю Азию, чтобы на долгие годы, если не навсегда, связать их с новой родиной, с новыми соотечественниками». 

В прошлом году в Республике Корея вышла моя книга «Ушедшие вдаль». В ней есть такие строки: 

«Все, что мы потеряли вдали от Кореи за сто лет - родную речь, культуру - можно вернуть, но то, что мы приобрели на новой родине - язык соседнего государства, его нравы - отнять нельзя. Это - достояние корейцев СНГ, через лишения и страдания, пронесших лучшие свои качества и умение жить с другими народами. Это - достояние и всей корейской нации, которая, в едином порыве совершив экономическое чудо, на какое-то время спесиво поверила в свое превосходство и исключительность». 

Вот это слово «спесиво» я вычеркивал, а потом снова вставлял несколько раз. Потому что первые встречи с соплеменниками поразили тем, что они действительно носились с бредовой идеей о превосходстве корейской нации над остальными. Как такое может быть в стране, где скромность была всегда возведена в такой ранг, что даже о себе было принято говорить в третьем лице? Понятно, что экономические успехи страны вызывают законную гордость, но этические нормы все-таки больше связаны с образованием. Какие блюдят традиции и обычаи, что думают о смысле жизни наши собратья в далекой Корее? И отсюда естественно вопрос - что читают, смотрят? 

Мы, «коре сарам» всегда гордились и будем гордиться, что наши предки были людьми труда. И вдруг оказывается, что свыше 90 процентов южнокорейцев в своих «чокпо» причислили себя к потомкам дворян. Можно, конечно, посмеяться над этим, если бы это не было так трагично. Или другой момент. Долгие годы вдали от родины мы чтили день поминовения родителей «хансик». В этот день мы шли на кладбище, чтобы поклониться праху самых дорогих людей. И эти свидания, наполненные светлыми воспоминаниями, придавали нам силы и вдохновение. Но вот появляются из-за рубежа наши соплеменники-протестанты, которые отринули этот обычай, и пытаются доказать нам, как это плохо бить поклоны родителям в день юбилея или поминовения. Или внушают нам, что смысл жизни – только в любви и преданности богу. Я понимаю, что не все в Корее думают так. Что нравственные идеалы образованного человека не так легко пошатнуть, но все же увиденное и услышанное при общении с соплеменниками нередко вызывали горестное изумление. И невольно начинаешь думать, что какое это счастье жить и творить в многонациональном обществе, где в невольном сравнении и соперничестве выпукло замечаешь чужие достоинства, которые надо перенять, и свои недостатки, от которых надо избавиться. Если все вокруг чавкают, когда вкусно, то, как избавишься от этой привычки, не общаясь с представителями других национальностей? 

Естественно, что сидящие здесь южнокорейские литераторы с удовольствием послушали бы мое мнение об их творчестве. Но, к сожалению, мне очень трудно прочитать и оценить ваши произведения на корейском языке, а того, что переведено на русский язык, слишком мало, чтобы судить. Поэтому скажу несколько слов о самом синтетическом из искусств – о кино. 

 Надо признать, что корейские кинематографисты достигли определенных успехов. Лет шесть или семь назад на экраны вышел фильм «Сильмидо», который, как известно, прошумел на всю Республику Корея. Да, картина снята неплохо, хотя мое первое замечание - многое скопировано с голливудских триллеров. Сюжет, как вы знаете, таков: в ответ на террористические акты со стороны КНДР, в Республике Корея тоже решили подготовить ответный удар, и для этого решили набрать из тюрем тех, кто ожидал смертной казни и готов был за помилование и денежную награду подвергнуть себя смертельному риску. Их привозят на остров Сильмидо и обучают приемам спецназа. То есть готовят из них уже профессиональных убийц и террористов. Но в день Х,, в связи с переменой политической обстановки, поступает приказ - свернуть операцию, весь отряд уничтожить. Это становится известно спецназовцам, и они совершают мятеж, истребляют охрану и направляются в Сеул за правдой. И на подступах к столице их расстреливают. Говорят, такой случай действительно был. Но авторы фильма почему-то не решились выйти за рамки документальности – насколько был бы другой поворот, если бы герои фильма были не убийцы, а добровольцы. А так встает вопрос – неужели в Республике Корея не нашлось тридцати патриотов, готовых отдать жизнь за страну? Нет? Так авторам надо было их найти. И это была бы художественная правда. Отсутствие таковой и привела к таким комическим сценам, когда вчерашние убийцы и насильники на манер американских солдат отдают в торжественно-трагические моменты фильма друг другу честь.

Или взять также нашумевший в Корее телефильм «Песочные часы», где лейтмотивом картины стала песня «Журавли» на слова знаменитого дагестанского поэта Расула Гамзатова. Песня, посвященная солдатам, которые не вернулись с войны, сопровождает все серии фильма, повествующего о жизни корейского мафиози. 

Сегодня, через двадцать с лишним лет после перестройки, мы можем c удовлетворением заметить, что за это время появились десятки переводчиков русско-корейского языка. Думаю, что недалек тот день, когда на книжных прилавках Узбекистана будут книги писателей из Республики Кореи, в том числе, и ваши. И, надеюсь, что и наши книги будут переведены на корейский язык и изданы. Это будет взаимно плодотворный процесс. А главным судьей этого творчества будет, в первую очередь, наш соплеменник, своей нелегкой судьбой заслуживший право на интересную книгу. 

(Доклад прочитан 5 марта 2011 в актовом зале сеульского лицея Менгдю).