О. В. Суковицына. Карл Вебер и его вклад в развитие русско-корейских отношений

Военное оружие чиновника высокого ранга. Формирование корейского фонда в МЛЭ связано с именем Карла Вебера. В 1893 году Музеем была приобретена одна из самых ценных коллекций по культуре Кореи ( № 227). Для этого хранитель Музея Ф. К. Руссов специально ездил в город Дерпт (ныне Тарту, Эстония), где проводил отпуск Вебер. Коллекция была снабжена списком, сделанным самим Вебером. Вместе с предметной коллекцией Вебер передал семнадцать фотографий, которые позже были выделены в отдельную коллекцию № 1697.

(к публикации «Записки...» К. Вебера)

Карл Иванович Вебер — ярчайшая фигура в истории российско-корейских от­ношений, приведшая их к беспрецедентному взлету в 1895—1898 гг. Человек, став­ший легендой при жизни, «omnipotent man (всемогущий человек)» — по выражению американского историка Халберта. Знаток истории и культуры Дальнего Востока, он прожил там около 20 лет. Из них 12 — провел в Корее и настолько заслужил до­верие корейского монарха Коджона, что фактически стал его негласным советником, последовательным защитником и другом. После убийства королевы Мин в 1895 г. оказавшийся под домашним арестом и окруженный врагами Коджон именно к Ве- беру обратился за помощью и, получив поддержку, бежал в русскую миссию, вве­рив ему собственную жизнь и жизнь наследника. Корейский король не хотел сми­риться с отзывом Карла Ивановича из Кореи, и когда Веберу в 1896 г. пришло пред­писание из Петербурга покинуть страну, Коджон писал «почтенному и дорогому брату императору российскому» Николаю II:

«Уже много лет существуют добрые отношения между нашими государствами и я глубоко сожалею, что до сих пор не имел случая высказать своей благодарности за те доказательства расположения, которыми Ваше Величество неоднократно почти­ли меня. В последнее время, когда я лишь с трудом управляю государством, и все­возможные обиды падали на моих подданных, талантливый и высокочестный по­сланник Вашего Величества г-н Вебер советами, которые он давал мне во все время наших продолжительных сношений, всегда заботился о пользе обоих государств. Однако я уже с некоторого времени слышу, что г-н Вебер будет переведен в Китай; хотя это не более, как слух, но ввиду трудного положения моей страны, а также того, что все интриги, которыми враги старались нас разъединить, совершенно не зависе­ли от г-на Вебера, я прошу Ваше Величество повелеть ему еще долго оставаться в моем государстве, чтобы, благодаря его разумным советам и помощи, добрые от­ношения наши еще более закрепились. »¹.

С изменением характера внешней политики России на Дальнем Востоке в 1897—1898 годах, в ее дипломатии закончилось время личностей, и наступило вре­мя исполнителей. Имя Вебера было надолго забыто, как и многое из того, что было им сделано.

Сегодня, когда отношения России с Кореей вновь начинают успешно разви­ваться, пришло время вспомнить его уникальный опыт и вернуть заслуженную сла­ву этому талантливому и искренне преданному своему делу дипломату и ученому.

Карл Вебер стал составной частью корейской истории конца XIX в., и нет прак­тически ни одной книги в мире по этому вопросу, где бы не упоминалось его имя. Тем не менее сведения о его жизни достаточно скудны, а дата и место смерти неиз­вестны. Значительные усилия по восстановлению биографии дипломата были пред­приняты южнокорейским историком Пак Чон Хё в монографии «Россия и Корея. 1895—1898», где он сообщает следующее:

К. И. Вебер (полное имя — Карл Фридрих Теодор Вебер) родился 5 июля 1841 г. в Либаве в среднезажиточной немецкой лютеранской семье. Отец — И. г. Вебер, сын проповедника, окончил курс наук в Йенском и Дерптском университетах, затем был определен учителем наук при Либавском сиротском училище, а в 1858 г. умер, состоя на службе. Мать — Шарлотта Вебер — была домашней хозяйкой, воспиты­вавшей пятерых детей (Карл был четвертым). 20 апреля 1861 г. К. Вебер был опре­делен в Санкт-Петербургский университет. В 1865 г. он окончил факультет восточ­ных языков в степени кандидата и избрал службу по дипломатической части. 1882 г. Вебер встречает в должности консула Российской империи в г. Тяньцзине (Китай). Летом того же года он командируется во Владивосток для выяснения наиболее же­лательных для русской стороны условий будущего русско-корейского договора о дружбе и торговле, а по возвращении получает из Петербурга полномочия для за­ключения подобного договора. В апреле 1885 г. с открытием постоянной Русской Миссии в Сеуле Вебер был назначен русским поверенным в делах в Корее, а 25 ап­реля 1888 г. и генеральным консулом России².

Первые упоминания о Корее в документах российского МИД относятся к 1854 г. До того Корея была лишь именем на карте, далекой страной, с которой не было фактически никаких отношений. В 1860 г. у Кореи с Россией появилась общая гра­ница, началось переселение корейцев в русские пределы, возникла почва для реаль­ного расширения контактов и, в первую очередь, для торговли. Россия была заинте­ресована в развитии этих отношений, поскольку освоение Приморского края шло очень трудно. Особенно остро стоял вопрос с продовольствием. Торговый обмен с Кореей давал возможность решить эту проблему хотя бы частично (продукты для казаков возили из Одессы через три океана).

Переселение корейцев в Россию, начавшееся в 1863 г. и год от года увеличи­вавшееся, имело огромное значение для развития контактов двух стран. Гуманность, с которой Россия отнеслась к корейским переселенцам-беженцам, произвела огромное впечатление не только на простой народ в Корее, который складывал легенды о могу­чем «Белом царе — заступнике бедных корейцев», но и на молодую интеллигенцию, в том числе короля Коджона. Отголоском этих настроений стали визиты в российскую миссию в Японии выдающегося корейского политического деятеля Ким Оккюна, ко­торый, желая защитить свою страну от посягательств, в первую очередь, Китая, на­стаивал на скорейшем заключении договора с Россией. Карлу Веберу принадлежит за­слуга выработки условий и заключения первого русско-корейского договора (1884 г.), который, хотя и не имел практического значения, был важен с политической точки зрения, ибо открыл эру официальных отношений двух государств. Русско-корейский договор о дружбе и торговле 1884 г. — единственный среди договоров Кореи с запад­ными странами в период так называемого «открытия страны», в скорейшем заключе­нии которого король Коджон проявлял личную большую заинтересованность. Для этого он дважды направлял в Приморье своих тайных послов и параллельно действо­вал официально через своего иностранного советника чхампхана (зам. министра ино­странных дел) фон Мёллендорфа.

Успех Карла Вебера в Корее был определен не только объективными предпо­сылками и желанием корейского правительства сблизиться с Россией. В этом была его огромная личная заслуга. Он был настоящим знатоком психологии, языка и культуры Востока. Его спокойная манера общения привлекала сердца корейцев, уважающих авторитет, неторопливость, рассудительность, ровную доброжелатель­ность. К. Вебер прекрасно разбирался в нюансах восточного менталитета. Его уме­ние достойно обустроиться в Корее (примером тому, служило, например, здание Русской дипломатической миссии — самое добротное, солидное и обширное из всех ему подобных в Сеуле, с многочисленной охраной из бравых моряков) немало спо­собствовало укреплению российского престижа. Богатство и основательность его собственного дома привлекали сердца восточных правителей, также как и его мо­нархические убеждения. Следуя примеру Вебера и желая перенять у него пышный российский дворцовый этикет, король Коджон пригласил родственницу Вебера Шарлотту Зонтаг в качестве наставницы, преподававшей этикет придворным фрей­линам, и дал согласие на основание ею первой европейской гостиницы в Корее. Не­сомненно, в этом проявилась немецкая предприимчивость Вебера. Впоследствии она дала повод недоброжелателям обвинить Вебера в корысти — безосновательно, как представляется в нынешние времена. Как бы там ни было, Коджон безгранично доверял русскому дипломату. Не случайно на пост начальника таможен (один из ключевых в корейской экономике) был назначен рекомендованный Вебером чело­век — англичанин Мак-Леви Браун.

Вебер был серьезным ученым: собирал географические карты, изучал корейский язык и литературу. В письме от 20-го марта 1884г. из Тяньцзиня он сообщал П. А. Дмитревскому о своих научных занятиях: «Я с утра до позднего вечера занима­юсь своими картами и дорожу каждою секундою, оставляя все остальное, не относя­щееся до Кореи, в стороне»³. Ему принадлежат такие работы, как: «О корейском языке и корейском чтении китайских иероглифов (на правах рукописи)» (СПб., 1908); «Пробная транскрипция всех городов Кореи (на правах рукописи)» (СПб., 1905) и др. Кроме того, он оставил ряд работ по географии Китая и сопредельных стран, а также по русской передаче китайских географических названий.

Жизнь Вебера в Корее до конца не исследована. В ней есть загадка, которая до сих пор не разгадана. Судя по многочисленным мемуарам и воспоминаниям иност­ранных дипломатов и путешественников, король Коджон с большой симпатией и

доверием относится к иностранцам, с удовольствием приглашал многих из них во дворец, консультировался по вопросам внутренней и внешней политики. Почему же тогда именно к Веберу бросился король Коджон, когда оказался в реальной опасно­сти? Почему не к американцам, не к англичанам, не к французам, а в русскую мис­сию он бежал из дворца вместе со своим сыном-наследником в феврале 1896 г., ко­гда после убийства японцами королевы Мин (8 сентября 1895 г.) создалась реальная угроза его собственной жизни?

Несомненно, этот беспрецедентный поступок восточного монарха во многом определялся его непоколебимой верой в мощь России, которую она тогда только что продемонстрировала во время так называемой «трехсторонней интервенции» 1895 г., когда в союзе с Германией и Францией заставила Японию отказаться от претензий на Ляодунский полуостров, который та планировала получить в результате своей победы в японо-китайской войне. Но, думается, велика тут и заслуга Карла Вебера, который за 10 лет пребывания в Корее смог доказать королю свою искренность, че­стность и порядочность и показать, что он — друг надежный и полезный. Это уда­лось ему, несмотря на то, что Коджон был все-таки восточным деспотом, продол­жавшим жить в измерениях средневековья и имевшим свои собственные — иные от западных — представления о ценностях. Все дело было в том, что Вебер искренне верил в то, что делал, и отстаивал суверенитет и достоинство Кореи перед ее врага­ми со всем пылом души.

Вебер был врагом врагов Кореи, и тут весьма характерны его неприязненные отношения с китайским резидентом Юань Шикаем — единственным иностранцем, позволявшим себе сидеть в присутствии короля Коджона и тем унижавшим его пе­ред приближенными. Вебер с тревогой внимательно следил за изменениями в си­туации в Корее, поэтому он был первым, кто оказался у ворот дворца Кёнбоккун именно в тот момент, когда его покидали убийцы королевы Мин, и немедленно мо­билизовал общественное мнение против незаконных действий японцев, причем дей­ствовал он при этом на свой страх и риск, поскольку в условиях неразвитых средств связи получение инструкций из Петербурга требовало много времени. Некоторое время спустя российский МИД одобрил его действия.

Вебер был искренним другом Кореи. В условиях, когда Корея считалась рос­сийским МИДом «неперспективной» для приобретения каких-либо экономических или стратегических выгод и потому, «.в Министерстве иностранных дел тогда вы­сказывалось мнение, что Корея нас нисколько не интересует»⁴, Вебер был одним из немногих, кто понимал значимость Кореи для России как ближайшей соседки на Дальнем Востоке, с которой Россию объединяли общие интересы и которая имела тех же врагов, что и Россия. Горячность и последовательность, с которой К. И. Вебер проводил линию на сохранение независимости Кореи, стоила ему карь­еры. В 1897 г. в Петербурге возникло серьезное недовольство чрезмерно активной, по мнению министра иностранных дел М. Н. Муравьева, политикой генерального консула в Корее. Недовольство главы внешнеполитического ведомства вызвал рост влияния и популярности приглашенных при активном участии Вебера русских во­енных инструкторов в Корее, которым принадлежит заслуга создания первого в ис­тории страны элитного военного подразделения, способного действовать на уровне мирового стандарта того времени. Король Коджон был настолько доволен достиг­нутыми результатами, что встал вопрос о создании национальной армии с помощью русских военных специалистов. Это не устраивало японцев настолько, что они ока­зали серьезный нажим на официальный Петербург. Веберу пришел приказ немед­ленно выехать в столицу «для объяснения по делам службы». Еще раз он вернулся в Корею в качестве чрезвычайного посланника в 1902 г., когда российское правитель­ство поручило ему вручить тогда уже императору Коджону грамоту и знаки ордена св. Андрея Первозванного по случаю празднования им 40-летия своего царствова­ния. Находясь в Сеуле, Вебер составил в апреле 1903 г. «Записки о Корее до 1898-го года и после» (приводимые ниже; примечания самого автора в них помечены «звез­дочкой»), в которых оставил ряд ценных наблюдений очевидца и непосредственно­го участника событий. 3 мая К. И. Вебер выехал назад в Петербург. Дальнейшая его судьба неизвестна, но можно предположить, что он продолжил служить и занимать­ся научной деятельностью в Петербурге.

Думается, во многом в личности Вебера кроется ответ на вопрос, который вот уже целый век занимает историков: почему Коджон всю жизнь считался «прорус­ским» и умер в таком качестве в 1919 г., когда влияние России на Корейском полу­острове фактически уже сошло на нет. Деятельность первого русского консула ос­тавила яркий след в душе последнего независимого монарха Кореи.

Примечания

¹   Пак Чон Хё. Россия и Корея 1895—1898. М., 1993, с. 10.

²    Там же, с. 9.

³   Хохлов А. Н. П. А. Дмитревский — российский дипломат и востоковед. — «Корея. Сборник статей к 80-летию со дня рождения проф. М. Н. Пака». М., 1989, с. 296.

⁴   Вебер К. И. «Записка о Корее до 1898-го года и после», см. наст. изд., с. 133.

Источник: Альманах Российское корееведение. Выпуск второй. Москва 2001 г.

 
Фото из Википедии: Могила Вебера, его жены Евгении (1850–1921) и его сына Эрнста (1873–1917) в Радебойле