Ян Вон Сик. Далёкое-близкое

В.Трифонов. Юность.

Ян Вон Сик

Далёкое-близкое

Художественно-документальная повесть

Участникам Великой Отечественной посвящается

Когда отмечалось 40-летие победы над фашистской Германией, в нашу редакцию (в то время «Ленин кичи») поступила любопытная статья, написанная коренной москвичкой Екатериной Цой. Автор сообщала, что в предвоенные годы уже десятки корейцев, которые обучались в разных вузах Москвы, ежегодно, хотя бы раз, встречались и проводили вместе вечера.

Один из таких вечеров состоялся в марте 1941 года. Он стал последним. Спустя месяцы началась война, и многие студенты ушли на фронт или в трудармию. Но вернулись не все. Свидетельство тому — мемориальная доска, установленная в фойе механико-математического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, где среди имен павших есть корейское — Геннадий Васильевич Хан. Возможно, на мемориальных досках, которые есть и на остальных факультетах МГУ или в других вузах Москвы, тоже высечены корейские имена.

К сожалению, эта статья на русском языке не сохранилась до наших дней и не была опубликована. Ведь «Ленин кичи» издавалась только на корейском языке. Но, думаю, не это явилось причиной того, что статья не увидела свет. В ней затрагивались события 1937 года и тот факт, что корейцы были освобождены от воинской обязанности и не призывались на фронт.

Тогда, в начале 1985 года, еще полностью сохранялся советский режим в публицистике. Когда отмечалось 50-летие победы, я попытался написать хотя бы маленький рассказ или киносценарий на основании этой статьи, но не довел до конца. Однако идея не покидала меня, тем более что московская студенческая жизнь мне очень близка. Я жил одно время в старом общежитии МГУ, что на Стромынке, и о войне знаю не понаслышке. Тема войны и судьбы людей военных лихолетий всегда волновали меня.

На всякий случай я переписал все имена и титулы, о которых говорилось в статье, в свою записную книжку.

Екатерину Цой знаю хорошо: она кандидат филологических наук, много писала о жизни известного всем нам корейского писателя — родоначальника советско-корейской литературы Тё Мен Хи. Ее статья и легла в основу данной художественно-документальной повести, где она фигурирует как Елена.

Живы в памяти нашей

8 марта 1941 года в одном из домов собрались около десяти молодых корейцев — выпускников того года из разных вузов Москвы.

Повод был удобным — отмечали Международный женский день. В то предвоенное время собираться более чем трем корейцам в одном месте было небезопасно.

Как обычно, собрали энную сумму, купили продукты, спиртные напитки и скромные подарки девушкам, а девушки готовили корейские блюда, по которым все за год успели соскучиться. Почти каждый парень имел один-единственный костюм, который служил ему и в будни, и в праздники, с той лишь разницей, что в праздничные дни брюки «выглаживали» еще накануне: их чуть смачивали и аккуратно раскладывали под матрас. Что касается женской половины, то девушки есть девушки: надевали лучшие платья, пускали в ход нехитрую косметику, дешевенькие духи и на глазах расцветали.

Когда все сели за обеденный стол, праздничное торжество открыл Сергей Ким. От имени мужчин он сердечно поздравил очаровательных, добрых и ласковых девушек с Международным женским днем 8 Марта, пожелал им большого счастья, любви, здоровья. Затем пожелал собравшимся успешно завершить учебу, получить дипломы, что и будет для каждого путевкой в жизнь, идти в ногу со временем, осуществить свои мечты и, конечно же, быть счастливыми. А в завершение сказал:

—           Официальная часть закончена, теперь перейдем к веселой части нашего вечера. Давайте сначала поедим, а то мы уже изрядно проголодались. Есть же корейская пословица: «Как бы прекрасны ни были горы Кымгансан, можно любоваться ими лишь в состоянии сытости». Тогда же избрали и тамаду. Им единогласно стал Борис Ан.

Сергей шутливо объявил результат прямого и открытого голосования:

—           По воле трудящихся вакантную должность «предводителя вечера» занимает историк но имени Борис, сроком на 4 часа, то есть до истечения 24.00 сего марта 8-го дня. Ну, дружище, веди, пожалуйста, наш вечер только по курсу веселья, — напомнил Сергей. И Борис взял бразды правления в свои руки. Поначалу все вдоволь насладились национальной кухней, потом вволю наговорились на родном корейском и веселились допоздна. По инициативе тамады каждый на том памятном вечере должен был показать хотя бы один коронный номер. «Ну, — обратился Борис, - кто начнет?»

Можно? — спросила Нина.

Она спела корейскую шуточную песню, все дружно засмеялись и зааплодировали. Следующий, выпускник авиационного института Алексей Ким, исполнил корейскую народную песню «Нонг Бу га». Сильный, приятного тембра голос взволновал всех, ему подпевали, просили спеть еще что-нибудь.

Гена, а ты что хранишь молчание, тебе невесело? — обратился Борис к сидевшему в углу юноше

—           Почему невесело...  – смущенно  ответил Гена, выпускник МГУ, — просто у меня нет никакого таланта в пении.

- Неправда! Я знаю, ты прекрасно можешь свистеть соловьем, жаворонком.

- Давай, Гена, не робей! Здесь все свои, — сказал кто-то с места.

—           Ладно, только строго не судите меня, если не так получится. В деревушке, где я жил в детстве, день начинался и кончался одним и тем же монотонным пением кукушки. Но сколько в этой монотонности было оттенков!

И Гена очень похоже ее изобразил.

—           Скажи, Гена, какую гармонию ты находишь в своих математических формулах? — спрашивает кто-то.

—           В математике такая же гармония, как и в природе.

—           Ты молодец, Гена! Надеемся, ты непременно станешь корейским Лобачевским, — сказал Борис.

Все с симпатией смотрят на смущенного Геннадия.

—           Среди нас присутствует единственный человек в военной форме. Это слушатель военной Академии связи Григорий Ким. Дадим ему слово, — предложил Борис.

—           Спасибо, друзья! — улыбнулся Григорий и вдруг, посерьезнев, сказал: «Мы живем в тревожное время. В Европе фашисты хотят установить новый порядок. На востоке японские милитаристы вынашивают мысль о распространении «сферы взаимного процветания великой восточной Азии». Это такой же сумасбродный план, как и «новый порядок в Европе». Оба «порядка» предусматривают раздел территории Советского Союза по линии Урала, с востока и запада. Ради осуществления этих целей фашисты уже давно готовятся к войне. Они могут напасть на нас внезапно. Советский народ должен быть начеку. Однако у нас, корейских студентов, есть серьезный пробел. Мы, депортированные с Дальнего Востока в 1937 году, оказались неохваченными военно-строевой подготовкой, т.е. отстранены от службы в армии. Но это не значит, что мы должны оставаться равнодушными к событиям в мире.

Все близко к сердцу приняли эти слова. Мужская молодежь высказывала готовность освоить военное дело. Девушки с гордостью говорили об учебе на курсах медсестер.

Я прочту одно патриотическое стихотворение, написанное советским корейским поэтом Тё Мен Хи, - вдруг предложила Лена и прочитала его на корейском языке, вызвав общий восторг.

- Друзья, я спою вам корейскую народную песню «Доради», — взяла инициативу в свои руки Дуся Хан из с/х Академии им. Тимирязева и исполнила ее вдохновенно, ярко.

Заиграла музыка, все захотели танцевать. Нину пригласил на танец Геннадий Хан. Нина, покраснев, ответила: «Я не умею танцевать вальс. — Потом, лукаво посмотрев на Гену, добавила: — Лишь немного лезгинку». Гена, ласково посмотрев ей в глаза, спросил: «Куда вы получили назначение?»

—           У меня есть угол в Москве, поэтому комиссия по распределению сочла возможным оставить меня здесь. А вы, Геннадий?

-              Пока намечается Алма-Ата. Там живут мать с отцом, сестры. Меня приглашали в аспирантуру, но хочу работать.

Музыка закончилась... Девушки заспорили, что ставить: танго или модный фокстрот, а Гена вдруг крикнул: «Лезгинку! Лезгинку!» С веселой хрипотой заиграл патефон осетинскую лезгинку. Стройная Нина плавно понеслась по комнате. Гена и другие юноши хлопали в ладони, а потом тоже включились в танец. Гена по-осетински, на носках, пошел вокруг Нины, стараясь не терять ее смеющихся глаз. Но кончился танец, и восхищенный Гена сказал: — Оказывается, вы любого горца можете переплясать, вы что, на Кавказе были?

—           Нет, только собираюсь. После института месяц можно отдыхать. Хочу поехать на Кавказ. Там, говорят, красота... Слышала, есть экскурсии по Военно-грузинской дороге... А потом хорошо бы к морю... А вы, Геннадий, не хотите на юг?

—           Конечно, хочу! Мы с ребятами договорились съездить в Крым после института. У моего друга там тетя живет. Нам обещали сарай, так что проблем с жильем не будет... Там утром чайки кричат. А я люблю чаек. Я же около Владивостока у моря вырос. Нина, а может, вы с нами в Крым поедете?

—           С вами? А девушки едут?

—           Да. Четверо парней и две девушки. Мы все дружим.

—           Ну, тогда я поехала бы...

Из кухни пришла Ден Хи и пригласила всех на чай.

Возбужденная, раскрасневшаяся после танцев молодежь шумно задвигала стульями.

—           Чай подают, значит, скоро финиш...

—           Через несколько минут кончится наш вечер, а через несколько месяцев — наша студенческая жизнь.

—           Куда ты, Петя, едешь? — обратился к соседу Алексей.

—           В Киргизию, в город Фрунзе, работать экономистом, а ты?

-              Предлагают в Сибирь — берут на авиационный завод, в конструкторское бюро, — отвечает Леша. — А тебя, Гена?

—           В Алма-Ату, преподавать математику в университете.

-              Это хорошо. А я поеду в Узбекистан работать на опытной станции селекционером по рису, — подала голос Дуся.

—           Лена, а ты в какие края?

—           В Сталинград.

—           А я в Кзыл-Орду, учителем, — говорит Михаил.

—           Ты отказался от аспирантуры?

—           Да. Мне совестно мучить жену и ребенка. И так они, бедные, жили без меня уже 5 лет. Могу ли я оставить их еще на 3 года...

—           В общем ясно, мы будем трудиться от Москвы до самых до окраин, — улыбнувшись, заметил Борис.

- Есть предложение: через 3 года опять собраться, — радостно объявила Нина.

Все закричали: «Обязательно соберемся!»

—           Боюсь, за 3 года мы еще не успеем расправить свои крылья - промолвила Лена. - Давайте соберемся через 5 лет.

Все опять хором поддержали. Но последовало еще одно предложение: встретиться сразу после получения дипломов, перед тем, как разъехаться из Москвы.

—           Дипломы нам дадут не позже 20-22-го, значит, уже 23-24 июня будем свободны. И соберемся, — прощаясь сказала Дуся. — Ждите открытки с приглашением.

Но встрече уже не суждено было быть. 22 июня гитлеровские войска перешли западную границу Советского Союза.

Добровольцы

В конце июня 1941 года у ограды старого здания МГУ на Моховой улице встретились Геннадий Хан и Борис Ан. В ворота торопливо входили молодые люди: в университетском комитете комсомола шла запись добровольцев на фронт. Из репродуктора, установленного на фонарном столбе, раздавалась мощная мелодия «Священной войны».

—           Здравствуй, Борис!

—           Привет, Гена! Ну что, куда тебя записали? Когда отправка на фронт? - взволнованно спрашивал Борис.

—           Еще неизвестно. Пока составляются списки добровольцев для военкомата. Надо ждать повестку. Говорят, математиков отправляют в авиацию или в артиллерию, — ответил Гена.

—           Как там, в комитете, много народу?

—           Очень много, пришлось ждать почти три часа. У тебя получится съездить домой?

—           Наверное, не придется. Очень хочется повидаться с семьей, я уже почти 2 года не видел их. Малыш растет без меня, встретимся — не узнает... Что делает война! — с горечью махнул рукой Борис.

—           У нас в группе даже девушки на фронт просятся. Идут тяжелые бои, наши пока отступают. Очень нужны медсестры и санитарки.

—           Да, сейчас на фронте трудно... Ну ладно, Геннадий. Поспешу и я, а то буду последним...

Гена смотрел в задумчивости на башни Кремля и тут увидел идущую со стороны Красной площади Нину.

—           Здравствуйте, Нина, куда вы?

—           Должна встретиться с подругой. Сказала, пойдет сегодня в комитет проситься на фронт. Обещала подождать меня у крыльца, — и добавила, — а я уже записалась у себя в институте. А вы, Геннадий?

—           Я тоже, сейчас говорил с Борисом, трудно ему.

—           Нас так не ждут, а по Борису жена, небось, истосковалась...

Со стороны улицы Герцена показалась Елена.

—           Здравствуйте! — и посетовала: — Как нарочно, месяц назад в нашем институте работала медкомиссия, некоторых освободили от физкультуры, меня тоже. А теперь в армию не записывают.

—           Ты думаешь, в поликлинике дадут справку, что тебе можно воевать? С твоим-то сердцем! — воскликнула Нина.   

—           Но я хочу хотя бы в госпиталь: смогу же я за ранеными ухаживать, хоть бинты стирать, хоть горшки выносить.

—           Тоже придумала, горшки таскать с высшим образованием, да еще больная. Сейчас везде дел много... Кто же будет в тылу работать? Кому готовить оружие, снаряжение, кто солдат кормить будет? — не скрывая своих эмоций, говорила Нина.

—           Она права. Тебе и здесь дело найдется, — поддержал Гена.

—           Лучше ты нам почаще пиши на фронт о наших родных, этим ты очень нам поможешь, — успокаивала Нина.

—           Ладно, — согласилась Елена. — Вижу, моя затея бесполезна. — Я сейчас из окна трамвая наблюдала: Большой театр замаскирован, превратился в какой-то лес. Музей Ленина, Исторический музей, — словно холмы, звезды на башнях Кремля укрыли полотнищами. По Красной площади везли дирижабль. Мавзолей завалили мешками, досками... А видели, какие лица у людей? В трамвае не слышно разговоров...

—           Гитлер проклятый, мало ему, на нас полез...

—           К зиме вряд ли успеют выгнать гадов... — беспокойно промолвил Гена. - Еще кто-то из наших идет. А, это Михаил, — удивился Гена и спросил:

—           Что-нибудь случилось? Ты на себя не похож...

—           У нас записали всю группу, а мне отказали. Наверное, из-за того, что я кореец, а может быть, из-за брата. Он только окончил химический институт и пропал без вести. Где сейчас — не знаю. Я об этом рассказал в комитете, не имел права скрывать! Вот меня и попросили подождать, — мрачно ответил Михаил.

—           Не отчаивайся, и до тебя очередь дойдет... Вот, возвращается Борис. Ну, записали тебя?

—           Да, все в порядке.

—           Что же мы все о войне. Девушки, давайте устроим «пир на весь мир», как договаривались! — радостно воскликнул Гена.

—           Мне бы твой оптимизм, — улыбаясь, сказала Нина.

—           Мы же можем расстаться надолго, надо посидеть на дорожку. Если надумаете, сообщите нам: Стромынка, общежитие МГУ. Мы будем ждать, — продолжал Гена.

—           Боюсь, не успеем, — мрачно заметила Лена. — У нас в институте не было даже выпускного вечера. Только танцы — 30 минут после вручения дипломов. Музыка играет, а мы стоим вдоль стен... Никто не танцует. Наш директор подходил к каждой выпускнице, приглашал потанцевать. Один он и шутил, а видно было, что и ему сейчас невесело... Ни у кого не было настроения. Раньше только заиграет танго, так ноги сами летели. А тут патефон как будто плакал...

—           Как может быть у людей хорошее настроение, если уже с фронта поступают похоронки! — промолвил Михаил.

—           Ну, друзья, нам пора... О встрече все-таки, девушки, подумайте, — торопливо напомнил Гена.

—           А если сейчас не успеем, то давайте найдем друг друга после войны. Хорошо? — сказав, Нина вопросительно посмотрела на Гену.

- Обязательно найдем! — Гена с улыбкой подошел к Нине, взял ее за руку, крепко пожал и еще раз нежно повторил: «Обязательно найдем!»

Уже разойдясь в разные стороны, Нина и Гена вдруг враз остановились и оглянулись. Гена, приставив к губам ладони обеих рук, закричал: «До-сви-да-ния!»

В уличном шуме его голос был еле слышен, но почему-то у Нины вдруг защемило сердце... Ее губы невольно прошептали: «Прощай!» Она еще долго стояла, глядя вслед удаляющемуся Геннадию.

Николай Жуков Дороги войны. 1943 г.

Встреча на перекрестках войны

День выдался на редкость солнечный. В небе ни облачка. Вдали виднелся синий лес. Изредка слышались далекие артиллерийские раскаты. На перекрестке проселочных дорог случайно сошлись летчик Геннадий Хан и пехотинец лейтенант  Борис Ан. Крепко обнялись... Это было почти чудо, что из тысячи фронтовых дорог сошлись именно эти две...

—           Ты давно на фронте? — наконец спросил Гена.

—           Я же записался добровольцем с тобой в один день, а через неделю был зачислен в народное ополчение — и прямо на фронт. А ты как?

—           Меня сначала направили в Куйбышевское авиационное училище, где я преподавал математику. А на фронт не отпускали. Тогда я обратился с просьбой к маршалу Ворошилову. И вот я здесь с осени 1941 года, — гордо произнес Геннадий.

Из-за леса мало-помалу накатился тяжелый гул бомбардировщиков... А через несколько минут над головами проплыли ненавистные самолеты с крестами на крыльях.

—           Пойду в батальон, — заторопился Борис.

—           Частенько эти стервятники наведываются в здешние места. Думают, аэродромы бомбят, а тут построен ложный аэродром. А настоящий в надежном укрытии, — заметил Гена.

—           Правда? Молодцы вы, летчики! — обрадовался Борис. — Только почему авиация пехоту и артиллерию не прикрывает от фашистских налетов? Сейчас мы больше отступаем, чем наступаем, и видим столько орудий, разбитых авиабомбами, столько сожженной техники на дорогах. Эти стервятники нам вот где, «по горло». А с беженцами что делают! Никогда не забуду один такой налет... На проводах повис неродившийся еще ребенок... Сволочи!..

—           Знаем, — Гена опустил глаза. — Пока немцы сильнее в воздухе. Только за последние три месяца у нас, считай, три раза боевой состав полка менялся. Мальчишки. Сразу после училищ... Не успевают подготовиться как следует. Врасплох застал нас Гитлер в июне 1941-го. Аэродромы бомбили по списку... Сотни машин взлететь не успели... Ничего, выдюжим... Россия — великая страна. Кто только ни нападал на нее — шведы, тевтонцы, поляки, французы...

—           Что ты мне лекции читаешь, как с кафедры? Это мы знаем, но как быть сейчас? Опять отступаем. Где вы, соколы наши? Зовем, ждем, а вас нет, как в воду канули.

—           А нам, думаешь, легко? Летаем на всяком старье. Поставят на кукурузник пулемет и называют «истребителем». Фанера! Как тряпка, облитая бензином, горит! Но это уже недолго. С Урала начинают поступать отличные машины — «мессеров», как уток, заваливают. Только бы побольше их... Тогда покажем «асам» Геринга. Немного помолчав, Гена продолжал: зато у нас летчики — народ боевой! Много наших после математического факультета МГУ. А неподалеку — девушки. В трех километрах от нас квартирует женский бомбардировочный полк. Может, знаешь, некоторых по общежитию на Стромынке? Такие тихие, скромные были. Теперь кадровикам фору дадут... Садятся на У-2, заглушают мотор и налетают ночью на немецкие аэродромы. Так бомбят, что фрицы «муттер» позвать не успевают... Окрестили их «ночными ведьмами». А ты на фронте из знакомых никого не встречал?

—           Видел нескольких корейцев из Москвы. Однажды задержались на одной из переправ. Мы тогда несколько ночей не спали, отступали с боями. Немцы мост разбили. Саперы готовили понтонную переправу. А связисты восстанавливали связь. Командовал ими наш Григорий Ким. Помнишь прощальный вечер?

—           Да, помню. Я тоже москвича-корейца видел. Николай Ким до войны работал юристом в Сокольническом районе. У него жена и трое детей. Он в составе добровольческой ополченской дивизии с первого дня войны на фронте. Был весь в бинтах — его в госпиталь направили.

—           Еще на какой-то станции встретил двух совсем молодых парней, — продолжал Борис, — из Казахстана, из Уш-Тобе вроде бы. Говорят, убежали от родителей. Три дня перед дверью военкомата ночевали, за офицерами бегали. Им года до призывного возраста не хватало... У них такое настроение, будто едут не на фронт, а на праздник, — добавил Борис

—           Я их прекрасно понимаю. Они радовались, что, наконец, освободились от всех пут: от родителей, от сверстников, которые задирали детей переселенцев. Я рад за них. Они хотят драться на равных со всеми за нашу советскую родину. Пусть не оставит их солдатское счастье! Только бы живыми к матерям вернулись. Молодые всегда под пули лезут, — говорит Гена.

—           А ты не встречал Нину? — неожиданно спросил Борис.

—           Нет, а ты видел ее, когда, где? — с нетерпением задавал вопросы Гена.

—           Перед отправкой на фронт. Она в свой медсанбат торопилась. Их должны были через сутки куда-то отправлять. Успели только несколькими словами перекинуться. Она о тебе спрашивала.

—           И что она сказала?

—           Ты нравишься ей. Очень надеялась еще раз встретиться до отправки на фронт, но ты же сам понимаешь, какая сейчас обстановка в стране.

В полевых госпиталях

В полевом госпитале около Саратова. По узким улицам поселка угрюмо шагали отряды солдат, истомленных боями, полуголодных, из окон госпиталя раздавались стоны раненых, крики бреда. Раненый в обе ноги в боях под Куйбышевом, Борис попал в госпиталь, где совсем недавно стала работать Нина. Раны почти заживали, и лежать в палате, где разместились 20-30 раненых разной степени тяжести, становилось невыносимо. Когда сам был сильно болен, не замечал, не слушал, как страдают и стонут тяжелобольные. Но теперь очень не хотел оставаться ни одного дня, ни одного часа в этом аду.

—           Тамара Ивановна внимательно осмотрела мои раны, и, возможно, меня выпишут, — сказал Борис Нине.

Нет. Без Ивана Петровича мы никого не выписываем. Он решает и знает каждого из вас. Ты потерял много крови, тебе надо как следует поправиться, нельзя торопиться. Лучше скажи, как у тебя дела дома, что пишут?

- Спасибо, дома все в порядке, жена работает в Казахстане, сынишка растет. Скучают, особенно сынок. Каждый день донимает мать: «Когда папа приедет?» Пока учился, в каникулы то военные сборы, то практика. А теперь война — поговорить и то не успели как следует, — сетовал Борис. Потом полушутливо спросил: «Почему сейчас врачи от тебя вышли строем, как от генерала? Чуть меня не сшибли дверью?»

—           Ты понимаешь, — начала Нина, — эти врачи — студенты 3-го курса мединститута. Им только по 20 лет. Прямо со студенческой скамьи на фронт попали. Они сейчас у операционных столов впервые кровь увидели — загорланили на глазах у раненых: «Как их резать, когда им так больно?!» Я их понимаю. Ты думаешь, я не плакала, когда впервые увидела раненых? Но я была медсестрой. А они-то — врачи, не имеют права распускать нервы. Скальпель в неумелых руках опасней немецкого осколка. Пришлось им устроить «холодный душ». Помнишь поговорку «Если потерял богатство, мало потерял. Если потерял совесть, много потерял, а если потерял мужество, значит, все потерял»? Сейчас терять мужество — это предательство. Я здесь не только сержант медслужбы. Я комсорг и отвечаю за весь госпиталь.

—           Я вижу, ты здесь за главного. Командир! У нас говорят о тебе как о добром, заботливом человеке. Один солдат при всех сказал: «Нина Николаевна, несмотря на то, что молоденькая, заменяет нам и добрую сестру, и нежную невесту, и заботливую мать!» Все не дождутся, когда ты будешь дежурить. Раненые говорят: «Нина Николаевна по специальности инженер-экономист, а знает больше любого врача».

—           Ты уж не преувеличивай, — возразила Нина, — я врачей заменять не могу. Если бы можно было прожить жизнь сначала, хотя бы последние несколько лет, я бы пошла в медицинский. На фронте впервые пожалела, что не стала врачом, когда у меня на руках раненый умирал, а я не знала, как ему помочь...

—           Нина, я сейчас сюда специально пришел, чтобы рассказать тебе наедине об одном человеке. В палате при всех не хочу.

—           Что еще за секреты?

—           Месяц назад на фронте встретился я с Геннадием Ханом. Он тоскует по тебе...

—           Тоскует..., — усмехнулась Нина, — а мне даже письма не написал.

—           У него же нет твоего адреса, куда посылать письма? Мне показал целую пачку. Говорит, когда он их перечитывает, будто с тобой разговаривает. Почему ты не сообщила ему адрес? Он только и думает о тебе.

—           Когда? Я же в начале июля 1941 года в составе Первой добровольческой дивизии Москвы с Киевского вокзала отправилась прямо на фронт, — оправдывалась Нина, — мы с Геннадием попрощаться даже не успели. Думала, он меня найдет, если захочет. А вот как оказалось... Меня и родные не могут найти. Я напишу им из одного места, а через несколько дней мы переезжаем — за фронтом. Да и дома у меня сейчас никого нет. Мама эвакуировалась. Только одно письмо от сестры получила. Подруги — кто где: одни на фронте, другие на трудовом фронте...

—           Я могу тебе дать адрес Геннадия. Думаю, в ответ он сразу пришлет целую кипу писем. Жаль, не взял их с собой. Не думал, что у тебя буду лечиться.

—           Он не был ранен? — озабоченно спросила Нина

—           Нет. Возмужал, даже ростом выше стал. Подтянутый, настоящий летчик. Ас! Знаешь, Нина, он мне сказал, что только здесь, на фронте, понял, как любит тебя

—           Сказал, что любит меня? - переспросила Нина

—           Да! Да! Любит! - горячо уверял Борис. — Как, говорит, я раньше не понял? А ведь могли видеться каждый день! После войны, если будем живы, я сразу же ей сделаю предложение...

—           Я тоже по нему скучаю. Правда, нам часто некогда даже думать, только бы выспаться... — с тоской, задумчиво ответила Нина. А сама невольно думала о Геннадии. Представила его — «настоящего летчика, аса», как говорил Борис... В дверь деликатно постучала Аня.

—           Нина Николаевна, вас ждут трое раненых, их выписал Иван Петрович. Сейчас они уезжают, хотят попрощаться.

—           Позови их, Анечка. Ну, Борис, извини. Теперь ты у нас ходячий, заходи. Завтра я с утра дежурю. До свидания.

Борис, хромая, вышел. В дверь протиснулись два солдата и офицер.

—           Мы здесь не загрязним? — извиняющимся голосом спросил офицер.

—           Нет, нет. Я уже закончила. Заходите.

—           Нина Николаевна, мы возвращаемся на фронт. Спасибо вам за все! Мы никогда вас не забудем! Позволите иногда вам писать?

—           Обязательно пишите, — у Нины дрогнул голос, — буду рада знать, как ваши дела. Берегите себя. В добрый путь! Встретимся после победы! Нина пожала всем руки, помахала на прощанье.

Николай Жуков Спасибо, родная! 1943 г.

Вечер после Победы

Накануне мая 1945 года вечером в квартире Елены в доме на окраине Москвы собрались старые друзья. Тепло встретили их хозяева — Елена и Сергей Иванович. Когда все уселись за круглым столом, Лена начала говорить:

—           Не верится, что мы, спустя годы, вновь вместе, что можем шутить, смеяться, пить вино, и не будет бомбежки, и ночью не надо готовиться к эвакуации, и наутро никто из вас, участников боев, больше не пойдет в атаку и не погибнет. Но прежде чем выпить за жизнь, давайте помянем тех, кто не вернулся. Погибли наши однокашники — Борис Иванович Ан и Геннадий Васильевич Хан, а также земляки-москвичи: кандидат филологических наук Ким Тхэхен, рабочий Гидон Ким, юрист Николай Ким, преподаватель физкультуры Александр Ким, — голос Лены от волнения пресекся.

—           Прошу всех почтить память наших товарищей, павших в боях за Родину смертью храбрых.

Все встали. Минута скорбного молчания. В комнате царит гробовая тишина, некоторые смахивают слезы платком.

—           Война кончилась, — продолжала Лена, — на днях из Берлина вернулась наша Ниночка. В конце июня приехал Антон Ким из Кенигсберга. Еще раньше — медсестра Галя Хан, офицер-связист Григорий Ким, студент Михаил Пак. В 1943 году после тяжелого ранения с фронта пришел Петр Пак. Предлагаю поднять бокалы за наших героев-фронтовиков, за их боевые награды!

Все пьют, вспыхивает яркий свет. Беседа становится оживленней, веселее.

—           Конечно, велика роль воинов в победе над жестоким врагом. Но мы не должны забывать тех, кто в тылу ковал оружие победы, днем и ночью простаивал у станков и мартеновских печей, на себе пахал колхозные поля, — сказала следом за Леной Нина. Я предлагаю выпить за тружеников, за кормильцев наших!

—           Нина, ты всю войну прошла со своим медсанбатом, кого-нибудь из наших братьев-корейцев встретила на фронте? — спросил Михаил Пак.

—           У нас в госпитале лежал Борис Ан, — начала рассказ Нина, — Мы с ним о многом говорили, но не думала тогда, что вижу его в последний раз. Вылечился и снова ушел на передовую. Больше не встречала корейцев... Никогда не забуду тех, кто умирал у меня на руках. Привезли как-то солдатика, раненного осколком в живот... Врач был уверен, что часа не проживет, а он еще 12 часов боролся со смертью... До утра с ним сидела... Всего 18 лет... на рассвете просыпаюсь — глаза его вижу... Он меня мамой звал.... Если бы я тогда уже не была инженером, то стала бы только врачом.

—           Когда я сражался в Латвии, — стал говорить Антон Ким, — командиром нашего полка был кореец майор Павел Ким, 1909 года рождения. В одном из тяжелых боев он погиб. Да, еще в вагоне, когда возвращался из Германии, с нами ехал капитан саперных войск Александр Григорьевич Хван, 1909 года рождения, родом из Хокхоу (Корсаковка) на Суйфуне (Чупхун). Еще до войны он окончил в Ленинграде военно-инженерное училище, а в войну преподавал саперное дело в саратовском училище. В конце 1943 года его послали, наконец, на передовую. С 1941 года 8 рапортов написал, пока не удовлетворили его просьбу. Едва не погиб, когда переправу через Одер строили... Очень храбрый человек. Награжден двумя орденами «Красной Звезды» (Гвардии капитан Александр Григорьевич Хван (1909-1978) начал войну в апреле 1945 г. Награжден орденом Красной Звезды (27.05.1945).

.

Капитан Хван, — продолжал Антон, — рассказал мне о другом корейце, генерал-майоре Федоре Ивановиче Киме (корейское имя Ким Джун). Это довольно известный в Красной Армии военачальник. В годы гражданской войны Ким Джун дрался за установление советской власти на Дальнем Востоке. В середине 1920-х он преподавал тактику в Киевском военном училище, где учились иностранцы. Ким Джун, кроме русского и корейского языков, великолепно владел еще и китайским. Война застала его в Саратове, где он в звании полковника работал заместителем начальника Военного училища. В начале 1944 года его направили на фронт. Там ему присвоили звание генерал-майора. Он был начальником штаба дивизии. В одном из сражений генерал-майор Ким Джун погиб.

—           Жалко, такой человек погиб, — вмешался Петр Пак, — я тоже о нем слышал... Вероятно, из всех корейцев, кто воевал на этой войне, он один носил звание генерал-майора.

- В Москве у нас в госпитале лечился Петр Иванович Цой, подполковник. Вскоре он снова ушел на фронт, — произнесла Ким Енхи.

—           Откуда он? — спросил Григорий Ким.

—           Я его хорошо знаю. Он мой земляк, — сказал Антон. Родился и вырос в Даджон джэ (Синельниково) на Суйфуне. В 20-х по комсомольской путевке учился в Военной школе, по ее окончании служил командиром кавалерийской роты. Незадолго до войны он окончил танковое училище и командовал батальоном.

—           Слышала, что некоторые наши москвичи-корейцы участвовали в защите осажденного Ленинграда в 1941- 1942 гг. Одного из них я недавно видела здесь, в Москве. Его зовут Ким Кильсон, — сказала Инсун Цой. — До войны он учился в Москве в ФЗУ, затем работал на машиностроительном заводе. В сорок первом Ким Кильсон ушел на фронт добровольцем...

-  Защищая Ленинград, погиб первый среди корейцев кандидат филологических наук, москвич, коммунист Ким Тхэхен, - сообщил Сергей Иванович.

-              Что вы о нем знаете? - спросила Нина, - я много слышала о нем еще до войны.

- Ким Тхэхен учился в Корейском педтехникуме, потом здесь, в Москве. Он и его жена Ан были аспирантами Института национальностей. В 1939 году блестяще защитил кандидатскую диссертацию в Ленинграде на тему происхождения корейской письменности. Перед войной работал в Академии наук СССР по составлению корейско-русского и русско-корейского словарей. К сожалению, — продолжал Сергей Иванович, — ему не удалось завершить эту большую и нужную работу. В первые дни войны Ким Тхэхен добровольно вступил в народное ополчение. Вскоре командование назначило его комиссаром батальона. Личным примером комиссар Ким Тхэхен вдохновлял солдат на подвиги, но в одном из сражений он героически погиб. Его жена не смогла перенести утрату. У нее началось расстройство нервной системы, и сейчас она находится в больнице. У них малолетняя дочь, которую воспитывает одна добрая русская семья.

—           Сергей Иванович, вы поведали нам тяжелую историю... Война принесла много горя всем советским людям, - сказала Нина.

Корёилъбо. 2005.8-24 апр., 6-20 мая.

Источник: Д. В. Шин, Б. Д. Пак, В. В. Цой. Советские корейцы на фронтах Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.

Николай Жуков. С возвращением!